Закат рыцарства символизируют события. Столетняя война — закат рыцарства. Оружейных дел мастера

Страница 1

XIV век был апофеозом рыцарства, временем его наивысшего расцвета и кульминацией рыцарского поведения. В этот период доблестный рыцарь по-прежнему оставался главным героем песен и баллад, по–прежнему, он был объектом восхищения и подражания. В XIV-XV веках появляется и первая визуализация, прославляющая идею ратного поступка, подвига во имя прекрасной дамы или нуждающегося в защите.

Вместе с тем, в указанное время начался процесс упадка и разрушения рыцарства как культурного и исторического явления. XIV век начался с прогремевшей на всю Европу битвы при Куртре, когда в одночасье был истреблен весь цвет французского рыцарства. В дальнейшем все столетие было ознаменовано такими катастрофами. Битва при Халидон-Хилле, при Креси, при Пуатье, сражение при Моргартене – вот лишь некоторые вехи процесса разрушения рыцарства. Столетие закончилось страшной катастрофой на Балканах, под Никополем, когда 200 тысячная турецкая армия под командованием султана Баязида I разбила объединенное 70 тысячное рыцарское войско – цвет всей Европы.

По мнению Филиппа Контамина главной особенностью европейских средневековых войн было отсутствие крупных полевых сражений. Однако 14 век изменил ситуацию. Причины подобного процессы до сих пор мало изучены. Вероятнее всего это явилось следствием непрерывного развития военного искусства, эволюции тактики. Свою роль сыграли и многочисленные изменения, произошедшие в социуме в XIII - XIV веках. Для Франции большое значение имело правление Филиппа Красивого, ознаменованное борьбой с графом Фландрским и подчинением его территорий к Франции, разгромом Ордена Тамплиеров, запретом феодалам чеканить собственную монету и в целом чрезвычайно жесткая политика к любым проявлениям сепаратизма. Никогда еще Европа не видела массовых сожжений рыцарей, членов ордена. Это были люди несшие крест на восток, и они были преданы у себя дома. В то же время верные короне рыцари участвуют в походе во Фландрию, чтобы отомстить за жуткую резню, устроенную жителями Брюгге над французским гарнизоном. Около местечка Куртре происходит катастрофа, вошедшая в историю под названием «Битвы шпор». Всего французы имели 7,5 тысяч всадников и 3-5 тысяч пеших наемников, то есть 10-12 тысяч человек. Войском командовал граф д`Артуа. Получив сведения о движении противника, фламандцы сняли осаду замка Касселя и сосредоточились у Куртре, решив дать здесь бой. Их силы исчислялись в пределах 13-20 тысяч человек. Особенностью повстанческого войска было то, что в его составе находилось всего около 10 рыцарей (командующие и их свита), остальные являлись пехотинцами. Пехота состояла из стрелков (лучники и арбалетчики), пикинеров, и воинов, вооруженных палицами. Передовая (отборная) часть армии фламандцев была вооружена железными касками, кольчугами, латами и длинными пиками с ромбическим железным наконечником. За ней "следовали люди, не имевшие полного предохранительного вооружения; они носили легкий шлем, басинет, и деревянный щит, подвешивавшийся на шею. В качестве наступательного оружия они имели толстые, грубые палки, верхняя железная оправа которых образовала род яблока и затем оканчивалась железным наконечником в виде кинжала, так что это оружие можно было употреблять не только как пику, но отчасти и как булаву - это знаменитый goedendag, приобревший скоро в их руках громкую славу".

Приказ французским рыцарям атаковать врага, продвигаясь через собственную пехоту, внес разлад в войско – многие воины были потоптаны своей же кавалерией. Французским рыцарям удалось прорвать центр фламандской фаланги, но развить успеха они не смогли, ибо были контратакованы и отброшены фламандским резервом. Отразив три атаки французской конницы, оба фланга фламандцев перешли в решительное наступление, погнав бежавшего неприятеля к ручью. Началось преследование и физическое уничтожение рыцарей. Фламандцы нанесли полное поражение французскому войску. Одной французской конницы погибло около 4 тысяч человек. С убитых рыцарей победители сняли 700 золотых шпор и повесили их в церкви в память об этой победе. Главным итогом победы при Куртре стало то, что пожалуй впервые в истории хорошо организованная пехота фламандских горожан и крестьян, отстаивая свою свободу и независимость, наголову разбила рыцарскую конницу.

Преступления против человечности.
Все обвиняемые совершили преступления против человечности в период с 1939 года по 8 мая 1945 года в Германии и на территориях, оккупированных германскими вооруженными силами начиная с 1 сентября 1939 года, а также в Австрии, Чехословакии, Италии и в открытом...

Особенности гражданской войны.
Особенностью гражданской войны в России было ее тесное переплетение с антисоветской военной интервенцией держав Антанты. В основе военного вмешательства западных держав во внутренние дела России лежало стремление предотвратить расползание социалистическо...

Подвиг крейсера «Варяг» и канонерской лодки «Кореец» в 1904 г.
26 января 1904 г. крейсер 1 ранга «Варяг» и канонерская лодка «Кореец» были блокированы японским отрядом контр-адмирала С. Уриу в корейском порту Чемульпо (Инчхонь). Кроме русских кораблей здесь находились: английский крейсер «Тэлбот», французский «Паскаль», ...

Расцвет феодализма – время рыцарства и присущего ему способа ведения боя. Тяжелая кавалерия в XII–XIII вв. безраздельно доминирует на полях сражений. Одновременно сокращается численность войск – даже в крупных сражениях количество участников обычно не превышает сотен, редко доходя до нескольких тысяч. Вспомогательные отряды пехотинцев и легковооруженных всадников многочисленны, но исход войн зависит почти исключительно от рыцарей.

Вооружение всадника претерпевает некоторые изменения. Для наступления по-прежнему применяется тяжелое кавалерийское копье. Оно постепенно усложняется конструктивно и увеличивается в размерах: на копье появляется защита для руки, прикрывающая и часть тела всадника, древко утяжеляется и удлиняется. Таранный удар таким копьем приводит к тяжелейшим последствиям для противника. Тому же служит прочная посадка в седле: выбить из него рыцаря становится все сложнее.

Каролингский меч, не меняясь в конструкции, также увеличивается в размерах. В XIII в. появляются его полуторные варианты (с несколько удлиненной рукоятью, за которую иногда брались и двумя руками), а также прообразы полноценного двуручного меча. В XIII в. он трансформируется в классический рыцарский меч примерно тех же габаритов, но с заметно сужающимся клинком, снабженным ярко выраженным острием. Этот меч имеет развитую гарду и мощное навершие (яблоко), демонстрируя собой возросшую роль фехтования на мечах при отсутствии щита. Тот становится меньше, согласно требованиям времени: функции защиты тела все более выполняет доспех.

Активно используются многочисленные образцы ударного вооружения: кистени, булавы и т. д. Будучи распространенными в эпоху раннего Средневековья, со временем они нашли применение и в рыцарской среде. Их популярность связана с расцветом духовно-рыцарских орденов. Поразить врага, не проливая крови, несколько ослабляло противоречие с евангельскими заповедями, с чем сталкивался каждый воин-монах.

Стрелковое вооружение по-прежнему не было представлено в арсенале рыцарства как неблагородное. Арбалетом иногда пользовались охотно, особенно при осадах замков. Однако его не очень поощряют – в XII в. вышла папская булла, предписывающая использовать арбалеты только в войнах с неверными (разумеется, из-за их эффективности) – таким образом стремились ограничить потери среди рыцарей в европейских войнах.

Трансформировался и доспех. В классический период господствует кольчужный хауберк – рубаха с капюшоном и перчатками, выполненными заодно с ней. На ноги надеваются кольчужные чулки, крепящиеся к поясу. Этот комплект станет классическим в эпоху крестовых походов, обычно дополняясь шлемом, хотя иногда тот отсутствовал. Для смягчения ударов под кольчугу надевали кожаные или стеганые матерчатые одеяния.

Все это помогало защититься от случайных (не парированных) рубящих ударов, однако не было гарантией безопасности. Стрелковое вооружение пробивало доспех практически всегда. Впрочем, европейские рыцари, как правило, не сталкивались с кочевниками, а потому проблема не стояла слишком остро. Для европейских же театров военных действий такой доспех подходил идеально.

Постепенно возраставшие требования к качеству защиты и технологические достижения металлургии позволили создать типичный горшковидный шлем XIII в. (так называемый топхельм) и усилить кольчугу металлическими пластинками, которые со временем покрывали все большую площадь тела. Пластинчатое бронирование началось с голеней и предплечий, которые в первую очередь подвергались ударам.

В крестовых походах выяснилось, что доспехи нагреваются под лучами солнца, вызывая массу неудобств. Тогда и придумали использовать матерчатую одежду (котта или сюрко). В обиход вошло поверх защитного вооружения носить плащи. Рыцарский доспех перестанут покрывать одеждой лишь в первой половине XV в.

Типичны для классического периода рейды сравнительно небольших феодальных армий, ядро которых составляли отряды рыцарей. Главными формами боевых столкновений выступают регулярное сражение, разорение округи и осада крепостей.

Обычно сражение, вначале представлявшее конную атаку – стенка на стенку, превращалось в серию поединков, когда рыцари старались выбрать противника в соответствии с собственным статусом. Очень быстро главной задачей стало не убийство, а принуждение к капитуляции, чтобы получить выкуп, а также коня и доспехи побежденного. Поэтому рыцарские войны были почти бескровны. В битве, в которой участвовали сотни рыцарей, погибало зачастую лишь несколько человек.

Другие рода войск служили вспомогательным целям. Легкая кавалерия предназначалась для разведки, пехота прикрывала обозы и создавала эффект массовки, привлекаясь также при осадах. Классическими примерами подобных сражений были битвы при Бувине и Ларош-о-Муане (обе в 1214 г.).

Разорение неприятельской территории – важнейшая форма ведения войны в Средние века, поскольку это был наиболее легкий способ нанести противнику ущерб.

Что касается осадных мероприятий, то с началом массового возведения в Европе каменных замков (с XI в.) и возникновением множества больших и малых городов они оказывались все более актуальными.

Крепость позволяла собирать войска и поддерживать их боеспособность, а также контролировать прилегающую территорию. Строительство замков быстро превратилось в целую отрасль военного искусства – их возводили с учетом особенностей ландшафта. Особенно неприступными оказывались замки, возведенные в гористой местности на Верхнем Рейне, в предгорьях Альп, Пиренеев, Апеннин и Карпат и т. д. При отсутствии пороха и качественной осадной техники взять их не представлялось возможным.

Как правило, замок включал главную башню (донжон), комплекс хозяйственных, военных и жилых построек, одно или несколько колец мощных каменных или кирпичных стен с башнями. Его осада могла длиться месяцами и даже годами; оборонял же замок подчас совсем небольшой контингент из нескольких десятков человек. Вместе с тем в XII–XIII вв. заметно развивается осадная и метательная техника; появляются даже образцы, порой превосходящие изобретения античности.

Громадную популярность приобретают турниры – регулярные состязания рыцарей, сводящиеся и к классическим поединкам на копьях, и к иным формам рыцарского боя. Постепенно их правила ужесточались. Если вначале бились исключительно тупым оружием, то затем все чаще применяют боевое. В определенном смысле грань между турниром и рыцарской войной становилась иллюзорной, и ее исчезновению помешало лишь возрождение пехоты.

Возникновение специфических обществ с доминированием третьего сословия (например, в Швейцарии), организация отрядов самообороны в городах, прогресс пехотного оружия (появление алебарды и распространение луков и арбалетов) позволили к концу XIII – началу XIV в. сформироваться эффективным отрядам пехотинцев, способным на равных противостоять даже сомкнутым порядкам рыцарской кавалерии. Создается своего рода специализация: английские лучники, генуэзские арбалетчики, фламандские и швейцарские алебардисты – к XIV в. важная сила на полях сражений. Эпоха господства рыцарства клонилась к закату.

Классические образцы успешных действий пехоты – битва при Куртрэ (1302 г.) и все основные сражения Столетней войны (Креси – 1346 г., Пуатье – 1356 г., Азенкур – 1415 г.).

Менее революционным, как это ни странно, было первое военное применение пороха. До конца XV в. огнестрельное оружие оставалось в основном стационарным (артиллерия) и отличалось крайне низкой скорострельностью. Это исключало его использование в полевом бою, ограничивая контрфортификационными действиями. Только в XVI в. войдут в употребление действительно мобильные и эффективные образцы стрелкового вооружения, вытесняющие лук и арбалет.

Облик рыцарского вооружения в XIV–XV вв. приобретает хрестоматийный вид: стальная пластинчатая кираса, закрывающая туловище, дополняется пластинчатыми же прикрытиями рук и ног, собранными из десятков частей, – обычно на кожаных ремнях. Под доспехом почти всегда присутствует кольчуга. Щит становится совершенно символическим по размерам (тарч) и обычно полностью металлическим.

Шлем видоизменяется, создаются два его варианта. Один – бацинет («собачья морда») с подвижным и сильно выдающимся вперед забралом, который постепенно трансформируется в классические шлемы XV в. – типа армэ и бургиньон. Второй – салад, иногда имеющий забрало, но прикрывающий голову только сверху, – находит свое распространение как в кавалерии, так и в пехоте.

К концу XV в. рыцарский (готический) доспех общим весом около 25–33 кг позволял добиться максимума эффективности в бою при сохранении маневренности. Усовершенствование образца – максимилиановский доспех – лишь попытка продлить существование некогда главного элемента рыцарской экипировки.

Копье как основное оружие рыцаря становится анахронизмом, уступая в XV–XVI вв. первенство мечу. Со временем появляется гигантский двуручный меч, длиной до 150–160 см и более, который все большую популярность приобретает у пехоты – в частности, среди немецких ландскнехтов. Манера боя с таким оружием уже ничем не напоминает действия воинов раннего Средневековья, щит практически не используется. Стремление поразить закрытого доспехами противника в уязвимые места приводит к тому, что тяжелый рубящий меч превращается в изящную шпагу, которая предназначена для фехтования. Именно ею и завершается эволюция клинкового оружия в эпоху Средневековья.

На рубеже XV–XVI вв. стратегическая роль замков становится менее значимой вследствие развития артиллерии. Совершенствование действий пехоты и ее вооружения делает бессмысленным использование стальных лат, и к 1550-м годам они почти повсеместно выходят из употребления, оставаясь лишь элементом парадного костюма полководцев и иногда возрождаясь в виде кирасы в тяжелой кавалерии. Эпоха рыцарских войн завершается окончательно.

Заключение

Черты распада феодальной системы начинают проявляться с эпохи высокого Средневековья. Кризис был достаточно длительным и неравномерным, но повсеместным и всеохватным.

В экономике он сказывался двояко. Во-первых, повышение производительности крестьянских хозяйств создавало хорошую базу европейской экономики в целом. Оно подстегивалось желанием феодалов повысить ренту и получить доход, чтобы купить новые товары. Подобная тенденция утвердилась во время крестовых походов. Однако это стимулирование производителя и перевод его с натуральной на денежную форму ренты неизбежно сопровождался либерализацией отношений. В итоге к XV в. в Западной Европе практически не осталось лично зависимых крестьян, и феодальные отношения в деревне начали разрушаться.

Бурное развитие городов, сопровождавшееся перемещением в них центра европейской жизни, резко повышало их значимость. Роль горожан в экономике – как ремесленников и торговцев – неуклонно росла; в регионах, где урбанизация оказалась наиболее заметной, становилась определяющей. Очаги капитализма в Северной Италии и Фландрии представляли собой вполне соответствующие стандартам Нового времени районы. Здесь концентрировались богатые города и высокоэффективное сельское хозяйство, они связывались множеством торговых нитей с весьма отдаленными областями.

Кардинально изменилось положение феодалов. Уже в XIV в. рыцарство оказывается не в состоянии претендовать на роль единственной военной и политической силы в Европе – его монополию на полях сражений, в экономике и духовной жизни подорвали соответственно пехотинцы, горожане и нарождающаяся из третьего сословия интеллигенция. Былой стимул и оправдание безраздельного господства военно-феодальной знати в жизни Средневековья – ее ответственность за происходящее – теперь становятся неубедительными. Неизбежно встает вопрос о правомочности притязаний феодалов на власть. Ответ на него – буржуазные революции. Они пройдут во второй половине XVI – начале XX в. И все причины, их вызвавшие, коренятся в недрах зрелых феодальных отношений.

Исчезает также питательная среда этого уклада – политическая раздробленность. На месте варварско-римских владений уже в XIII в. образовываются государства с единой национальной экономикой, культурой, превращающиеся к концу XV в. в абсолютные монархии. Возвращение их королям статуса верховных правителей всех земель создает принципиально иную политическую и социальную атмосферу, исключающую существование феодальной иерархии в классическом понимании этого слова.

Кардинально меняется место католической церкви. Пережив расцвет, в XIV–XV вв. она утрачивает диктат над идеологической сферой. Снижение авторитета папства, распространение еретических взглядов сопровождаются секуляризацией сознания. Мировосприятие человека становится более прагматичным, менее склонным интерпретировать бытие исключительно религиозным образом. Довершает картину превращение ряда ересей в зародыш евангельско-реформатского движения. Оно потребовало возврата к нравственно чистой, соответствующей апостольским и евангельским идеалам церкви. К началу XVI в. грядущая Реформация становится неизбежной, а с ней наступает конец единству духовной культуры Средневековья.

В XIV–XV вв. сполна обозначились принципиально новые, гуманистические тенденции во всех видах изобразительного искусства и литературе, заметные еще с XII в. Это символизировало разрыв с прежней традицией.

Западная Европа в конце XV – середине XVI в. вступила в качественно новый этап своей истории. Эпоха Средних веков завершилась.

б) Церемониал лишения рыцарского звания

Так же как и ритуал посвящения в рыцари, ритуал исключения из рыцарских рядов за те семь веков, что существовал данный институт, постепенно изменялся. Как и в случае церемонии посвящения, для процедуры лишения звания мы рассмотрим ритуал времен расцвета рыцарства, пришедшегося на XII в., и коснемся сначала, насколько возможно это сделать, изменений, произошедших в нем вплоть до означенной эпохи.

Можно предположить, что на заре эпохи рыцарства мужчина, нарушавший законы данного братства, просто отдавал свой меч, что означало его автоматическое исключение. Вспомним, что вручение рыцарского снаряжения и главное - меча лежало в основе одного из древнейших ритуалов принятия в рыцари. Таким образом, меч символизировал собой «знак» рыцаря, отнятие которого лишало мужчину его исключительного статуса. Кроме того, нет никакого сомнения в том, что такое разоружение провинившегося рыцаря должно было происходить согласно некоему церемониалу, во время которого меч ломали (как это делали позже со шпагой разжалованного офицера).

Постепенно к примитивному и не лишенному определенного величия ритуалу добавились некоторые черты, отражавшие изменения, произошедшие в церемонии посвящения. Воин, ставший рыцарем, превращался по сути дела во всадника. Потеря им этого звания, таким образом, будет сводиться к запрету ему пользоваться лошадью, а также символически коснется того, что являлось самой характерной деталью в снаряжении рыцаря: шпор.

В XII в. изгнание из рыцарских рядов состояло из двух основных актов:

1. Уничтожение оружия.

2. Отсечение шпор.

1. Рыцаря, которого его товарищи по оружию сочли недостойным ношения этого звания, приводили с некой траурной пышностью на публичное место во дворе замка, где в свое время могла бы состояться церемония посвящения. Иногда, чтобы зримо подчеркнуть позор приговоренного рыцаря, помост для его наказания украшала навозная куча. Приговоренный воин был во всеоружии, как на поле боя.

На помосте с провинившегося рыцаря первым делом снимали меч, а затем щит, шлем и кольчугу. Эти предметы вооружения, брошенные перед ним, били железной палицей, пока они не становились абсолютно непригодными. Никто из воинов, и особенно сам человек, лишенный рыцарского звания, впредь не мог бы использовать это оружие (отметим также, что щит с того времени, когда на нем стали изображать рыцарские гербы, подвергали особенно позорной процедуре, которую мы подробно рассмотрим в главе, посвященной периоду упадка этого института).

2. Проводивший церемонию человек - чаще всего им был сержант сеньора осужденного рыцаря - оставлял разоруженному шпоры. Потом они отсекались ударом топора на уровне каблуков, а затем также ломались вместе с вооружением. Отныне оступившийся рыцарь был никем - и даже не сервом; человек без имени, потерявший родных и друзей, он становился гражданским покойником. Правда, что смерть приходит ко всем, но та, что следовала чаще всего за процедурой лишения рыцарского звания, в некотором роде избавляла человека, отвергнутого своими, всеми презираемого, от жизни, которая грозила стать невыносимой.

Так же как в описании церемонии посвящения, все сказанное нами выше о процедуре изгнания из рыцарей, остается теоретическим. При внимательном изучении кажется, что отсечение шпор являлось ритуалом наиболее специфическим и самым часто применяемым, целью которого являлось подчеркнуть факт лишения отступника рыцарского звания. Уничтожение оружия действительно было позорной карой, которой мог подвергнуться любой солдат, совершивший преступление или вступивший в сговор с врагом. Шпоры же, наоборот, символизировали исключительно принадлежность к рыцарскому ордену в эпоху, когда все всадники, или почти все, принадлежали к этому братству. Так же как прикрепление шпор являлось одним из главных ритуалов (вместе с ударом по плечу) церемонии посвящения, их отсечение стало таким же символом позорного изгнания из рыцарских рядов. Например, когда в поэме «Гарен Лотарингский» (XII в.) одного изменника приговорили к лишению рыцарского звания, то лишь приказали отсечь шпоры с его сапог.

Тем не менее очевидно, что данный ритуал, принадлежавший исключительно рыцарству, совершался если не перед уничтожением оружия предателя, то, по крайней мере, после его разоружения.

В общем, церемониал изгнания из рыцарского братства в период, когда рыцарство находилось в самом расцвете, состоял из двойной процедуры: отбирали наступательное и оборонительное оружие, что в ту эпоху могло служить наказанием для любого солдата, и отсекали шпоры - унижение, символизировавшее спешивание всадника, каковым являлся рыцарь. Отныне воин становился гражданским человеком. Если ему оставляли жизнь, можно догадаться, каковы были его позор и отчаяние в то время, когда славу, за исключением той высшей заслуги человека, который посвятил себя Церкви, приобретали на поле боя, плечом к плечу с суровыми товарищами по оружию, ведущими войну на территории всей Европы, словно какой-то безостановочный праздник.

Постепенно эта состоявшая из двух актов процедура, проводимая над рыцарем, совершившим преступление, стала обрастать сложными ритуалами, призванными «стереть» след от удара кулаком. Подобный разрыв ритуала лишения рыцарского звания, как и церемонии посвящения, с реальностью является одним из признаков упадка самого института рыцарства. Всякое создание человека преходяще. И рыцарство было созданием людей, одним из тех творений, которые делают им честь; но и оно оказалось обреченным на исчезновение. После долгого этапа становления рыцарство познало свой короткий расцвет, рассмотренный нами выше. И вот настало время его по-человечески стремительного старения.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Закат рыцарства

Рыцарству, созданному под давлением обстоятельств, а не благодаря случайно высказанному предложению, суждено было увидеть, как его мощь и жизненная сила начинают угасать, когда факторы, приведшие к его зарождению, стали утрачивать свое значение в средневековой жизни. В течение трех или четырех веков рыцарство представляло собой найденное опытным путем разрешение конфликта между христианской любовью и военной силой. Общественная значимость этого института, таким образом, стала уменьшаться по мере того, как церковные и светские власти сумели найти наилучший компромисс между силой и милосердием - то, к чему стремились цивилизации во все времена, причем этого компромисса достигали под самыми разными названиями: Божье перемирие, мир короля, равновесие или «европейское согласие», Лига Наций, ООН.

Чтобы проследить, как медленно исчезал институт рыцарства, рассмотрим следующие вопросы:

I. Власть Церкви над рыцарством.

II. Правительства против рыцарства.

III. Придворное и декоративное рыцарство.

IV. Вклад рыцарства в западноевропейскую цивилизацию.

I. ВЛАСТЬ ЦЕРКВИ НАД РЫЦАРСТВОМ

Церковь, практически неоспоримая в то время хозяйка людских душ, в XIII в. по отношению к институту рыцарства проводила умышленно или бессознательно - скорее всего, присутствовали оба этих компонента - двойственную политику: наделяя рыцарей христианской верой, она тем не менее желала превратить их в свое воинство. Кроме всего прочего, надо отметить тенденцию, которая особенно сильно будет ощущаться в конце XV в., а именно медленное ослабление религиозного чувства, которое отчасти притупит у бойцов чувство совестливости, когда им придется исполнять военную обязанность, превращающую людей в убийц на государственной службе.

В данном случае вновь поэтапно проследим три фактора, коренным образом изменившие институт рыцарства:

а) Сакрализация рыцарства.

б) Духовно-рыцарские ордена.

в) Солдат без веры.

Чтобы проследить, как медленно исчезал институт рыцарства, рассмотрим следующие вопросы:

I. Власть Церкви над рыцарством.

II. Правительства против рыцарства.

III. Придворное и декоративное рыцарство.

IV. Вклад рыцарства в западноевропейскую цивилизацию.

I. Власть церкви над рыцарством

В данном случае вновь поэтапно проследим три фактора, коренным образом изменившие институт рыцарства:

а) Сакрализация рыцарства.

б) Духовно-рыцарские ордена.

в) Солдат без веры.

а) Сакрализация рыцарства

С того времени, когда Церкви пришлось иметь дело с германскими племенами, обладавшими непреодолимой тягой к войне, она постаралась внедриться в ритуал воинской инициации, чтобы превратить его в обряд рыцарского посвящения. Постепенно она полностью подчинила своему влиянию эту церемонию. Этапы данного «завоевания» прекрасно прослеживаются по изменениям ритуалов посвящения в рыцари и лишения этого звания. Целый набор религиозной символики вскоре чрезвычайно усложнил как одну, так и другую процедуру. Больше не было ни одного жеста, ни одежды посвящаемого или человека, утрачивавшего свое рыцарское звание, которые не содержали бы в себе религиозного смысла, что мы сейчас продемонстрируем на двух ритуалах:

1. Посвящение в рыцари.

2. Изгнание из рыцарских рядов.

1. В церемонии посвящения исповедь, состоявшаяся накануне ночного бдения над оружием, отныне сопровождалась омовением, которое, возможно, напоминает простейшую гигиеническую процедуру в древности, совершаемую перед большими праздниками. Это было свидетельством того, что перед посвящением в рыцари, рассматриваемом тогда некоторыми людьми чуть ли не как восьмое таинство, молодой оруженосец должен был очиститься как от телесной, так и духовной грязи (следует также отметить, что некоторые «теологи» рыцарства станут даже требовать от кандидата на посвящение в рыцари определенной телесной красоты: уродство приравнивалось к греху; в этом мы видим традицию, характерную для Католической Церкви, отказывающей в принятии священнического сана человеку, физически ущербному). После очищения души и тела оруженосец облачался в одежду из белого льна, что в античные времена являлось символом душевной чистоты. На чистую рубаху посвящаемый надевал ярко-красный плащ; согласно христианской символике этот цвет в действительности означал, что человека посвящают в защитники Церкви. Белый пояс, охватывавший его талию, должен был хранить будущего рыцаря от греха плоти, между тем как головной убор такого же цвета - защищать его от греховных помыслов. Даже штаны оруженосца не избежали процесса сакрализации. Они были коричневого цвета, как земля, куда, несмотря на всю славу, которую их владелец может обрести, став рыцарем, он вернется и где его прах смешается с прахом всех христиан прошедших столетий.

После ночного бдения и утреннего причастия начиналось и само посвящение. Не изменив ее основных жестов: вручения оружия и прикосновения посвящающего к плечу кандидата, которые по-прежнему оставались центральными моментами, - Церковь впредь присутствовала там в каждом мгновении церемониала. Она не только благословляла оружие посвящаемого, но также обязывала его к долгим молитвам, посвященным каждой детали снаряжения будущего рыцаря. Эти молитвы, если, конечно, они не являлись пустыми словами в устах человека, становившегося рыцарем, в будущем превратят его вооружение в оружие святого. Но самое главное заключалось в том, что рыцарь, если он следовал до конца пути, на который искренне вступил, был бы весьма близок к тому, чтобы стать человеком, полностью посвятившим себя Богу, ведь церемонию теперь проводил не воин - рыцарь из рыцарей, - а клирик, и чаще всего епископ, который чуть ли не рукополагал в рыцари, и это доказывало безграничную власть Церкви. Очевидно, что тяжелый удар кулаком по шее или плечу, способный сбить человека с ног, уступил место безобидному прикосновению плоской стороны клинка меча к плечу посвящаемого человека, а потом сменился традиционным в Церкви жестом легкого прикосновения, получаемого всеми католиками еще в день их конфирмации. И это прикосновение отныне содержало в себе только христианский смысл, подчеркиваемый сопровождавшей его фразой: «Очнись от сна злобы и бодрствуй в вере Христа…»

2. Одновременно с церемониалом посвящения в том же направлении к сакрализации жестов изменялся и ритуал изгнания из рыцарских рядов. Перед любой церемонией священник зачитывал над рыцарем, приговоренным к изгнанию из ордена, заупокойную молитву, как если бы находящийся перед ним человек был лишь живым трупом. Затем пели псалом «Deus laudem meam», призывавший проклятия Господа на предателей. Потом переходили к уничтожению предметов вооружения и отсечению шпор; иногда у лошади, принадлежавшей человеку, исключаемому из рыцарства, отрезали хвост - поступок, надо сказать, весьма жестокий. После этого совершалось действо, в некотором роде соответствующее процедуре телесного очищения посвящаемого в рыцари - речь идет об омовении головы. Проводящий церемонию лил из таза на голову изгоняемого теплую воду. Таким образом смывали следы «помазания» мечом по плечу. Этим действием человек, утративший рыцарское звание, был в некотором роде «лишен посвящения». Потом его бросали на носилки с навозом, накрывали сукном, словно саваном, и вносили в церковь, где над ним совершались такие же обряды, как и над усопшим.

На щите изгоя со времени, когда на нем стали изображать гербы рыцарей, начали оставлять особо позорные следы. Сначала щит тащили в грязи, одновременно пачкая его, с одной стороны, в нравственном смысле слова, с другой - стирая нарисованный на нем герб; затем щит вывешивали в ходе позорной процедуры наказания его хозяина. При этом щит переворачивали острием кверху, что являлось еще одним традиционным символом бесчестия. После чего его также разбивали и бросали в груду искореженного металла, еще недавно бывшего рыцарскими доспехами, к лому, некогда являвшемуся оружием.

Как для старинного церемониала посвящения в рыцарство, так и для процедуры изгнания из рыцарских рядов новые ритуалы отчасти носили теоретический характер. Мы уже много раз повторяли, что каждая церемония протекала согласно фантазии проводивших ее людей или же воле обстоятельств.

Этой сакрализации ритуалов посвящения и лишения рыцарского звания суждено было в конце концов (без сомнения, вопреки воле его авторов) уничтожить одно из оснований, являвшихся фундаментом рыцарства. Рыцарство желало найти точку равновесия между войной и христианской верой. В день, когда оно целиком оказалось под властью Церкви, стало очевидным, что это равновесие нарушено. Тогда существование рыцарства, которое оказалось, по крайней мере в теории, столь близким к духовенству, перестало быть оправданным. И в дальнейшем рыцарь, полностью подчинившись Церкви, должен был стать не более чем воином-монахом.

б) Духовно-рыцарские ордена

К соединению веры и справедливой войны средневековый мир стал стремиться очень рано. В те времена считали, что данный замысел можно воплотить в реальность, создав одновременно военные и монашеские ордена. Такие братства появились в Святой Земле, по крайней мере, самые первые из них. Христиане в освобожденном ими в 1099 г. Иерусалиме основали или восстановили монастыри и главным образом гостеприимные дома, являвшиеся одновременно постоялыми дворами для паломников и приютами для больных, исповедовавших христианскую веру. Практически немедленно возникла необходимость принять меры, чтобы защитить эти убежища от внезапных набегов мусульман. Личный состав таких гостеприимных домов разделился тогда на две группы: собственно служители Церкви, принимающие путников, и их защитники. И те и другие являлись монахами. Из второй группы, из воинов-монахов, вскоре и были созданы духовно-рыцарские ордена.

В конце XI в. один уроженец Прованса (из Мартиг) основал в Святой Земле странноприимный орден, которому его первый великий магистр, Раймунд дю Пюи, знатный сеньор из Дофине, придал военный характер. Речь идет об известном ордене св. Иоанна Иерусалимского (госпитальеров), который в разное время будет называться по имени местопребывания его великого магистра Родосским, а затем Мальтийским орденом. В 1118 г. в Иерусалиме с еще более четкими военными задачами был создан орден тамплиеров. Среди крупных международных орденов отметим орден Гроба Господня, основанный Готфридом Бульонским, и менее значительный орден св. Лазаря, основным предназначением которого являлась забота о прокаженных.

Но уже появлялись ордена, куда набирали исходя из национальных принципов комплектования, и эти ограничения вскоре пришли в столкновение с христианскими принципами и международной основой рыцарства. Самым знаменитым из таких орденов, в которые принимали рыцарей, принадлежавших к одной национальности, без сомнения, являлся тевтонский орден св. Марии Иерусалимской, сыгравший столь важную роль в распространении христианского вероисповедания на территории Балтики. В Испании нужно упомянуть ордена Калатрава (1157 г.), св. Иакова Меченосца (Сантьяго) (XIII в.) и Алькатара (1156 г.); в Португалии - орден св. Бенедикта Ависского.

Эти ордена, будь они международные или национальные, ждала разная судьба. Некоторые продолжили существование, забыв о довольно глупом аристократическом тщеславии, как в случае с Мальтийским орденом, между тем как другие, исчезнувшие, были воссозданы частными лицами, оказавшимися либо мошенниками, либо мечтателями, как это произошло с орденом св. Лазаря. Однако ныне все функционирующие ордена не имеют ничего общего с теми, что зародились в XII и XIII вв. и мечтали объединить крест и меч.

Может быть, потому, что лучшее часто является врагом хорошего, ордена, которые ошибочно назвали рыцарскими, в немалой степени способствовали уничтожению настоящего рыцарства. И прежде всего, по той причине, что они представляли собой истинно религиозные братства, забиравшие из военного класса, откуда пополнялись ряды рыцарства, людей, способных стать основой светского института рыцарства. Повторим еще раз; рыцарство стремилось примирить воина и священнослужителя. Отныне равновесие между ними было нарушено. В то время как рыцарские ордена давали, по крайней мере на начальном этапе своего существования, приоритет в духовной сфере, воины, оставшиеся в миру, забудут, что они тоже являются христианами, потому что у них не окажется перед глазами ни достойного примера, ни лидера.

Подобное отсутствие лучших, которых заманивали в ордена, ревнивые к своей исключительности, особо ощутимо скажется в XV в., когда рыцарство начнет превращаться в светский институт, клуб, как мы сказали бы сегодня, к которому каждый человек, являвшийся частью «общества», чувствовал себя обязанным принадлежать. Если международные ордена таким способом разорвали единство духовенства с институтом рыцарства, то строгое повиновение, требуемое ими от своих членов, разрушало физическое единение. Рыцарь был рыцарем сам по себе и принадлежал к братству, узы которого были выше патриотизма и сословных различий. Как рыцарь он не подчинялся конкретному человеку, а скорее принадлежал всем остальным рыцарям христианской Европы. Ныне же он стал мальтийским или тевтонским рыцарем. Он перестал быть человеком, движимым общим идеалом рыцарства, и превратился в исполнительного агента сначала одной из религиозных организаций, а затем и верного агента, преследующего частные интересы чьей-то политики. В реальности одновременно обладающие военной и экономической мощью рыцарские ордена (речь идет о тамплиерах) быстро превратятся в настоящие государства, имеющие третейские полномочия, которым были свойственны как эгоцентризм, так и несправедливость, требующиеся государству, если оно стремится выжить.

Эта политизация института рыцарства, проводимая орденами, станет очевидной, когда появятся рыцарские ордена, обладающие национальным характером. Тем же из них, кто сумеет сохранить свой духовный характер, в дальнейшем все же не удастся избежать преобразования - либо добровольного, либо вынужденного - в политическое орудие. Находясь в руках главы государства, на землях которого они размещались, рыцарские ордена содействовали территориальным притязаниям этого монарха или же, оказавшись под властью честолюбивого великого магистра, всем своим авторитетом оказывали давление на этого правителя, преследуя одну постоянную цель, которая вряд ли была прославлением Господа.

Наученные этим примером, императоры и короли, желая полностью подчинить своей власти подобные сообщества, куда стекались лучшие из лучших (точнее, самые преданные государю), в свою очередь, принялись создавать светские и династические ордена, которые, хотя и набирались еще исключительно среди приверженцев одной веры, на деле мало заботились о религиозном идеале былого рыцарства. Мы не станем говорить об этих сбившихся со своего истинного пути орденах: заметим тем не менее, что орден Подвязки в Англии (около 1344 г.), орден Золотого Руна в Бургундии, Австрии и Испании (1430 г.) и орден Святого Духа во Франции (1578 г.) были или являются еще самыми авторитетными из этих игрушек, созданных правителями, стремившимися привлечь к себе сторонников; конечно, эти ордена обладали авторитетом, но они не имели ничего общего, за исключением некоторых ритуалов, с духом великого братства настоящих рыцарей.

Наконец, надлежит заметить, что Церковь, всегда оставаясь изобретательной в выборе средств, чтобы быть бескомпромиссной в своих принципах, время от времени продолжит использовать, когда потребуется, оружие, которым являлись рыцарские ордена. Когда сила частично уступит разуму, Церковь выставит других бойцов против своих неприятелей и отклонений от христианских догматов. Рыцарским орденом нового времени станет орден иезуитов - монахов, которых ненавидели или кеми восхищались, а часто и подражали им, - основанный в 1534 г. испанцем Игнатием Лойолой, посвященным в рыцари, как это происходило со всяким благородным юношей той эпохи как раз в то время, когда институт рыцарства уже агонизировал, если уже не умер.

в) Солдаты без веры

В то время как на территории Европы создавались рыцарские ордена, имевшие как международный, так и национальный характер, как духовную, так и светскую основу, христианская вера, царившая во всем Средневековом мире и занявшая особое положение, начала сдавать свои некогда устойчивые позиции. Низший слой военного сообщества соседствовал с очень красочным и достаточно аморальным миром разбоя с большой дороги. Поэтому предполагается, что такие люди, возможно, были одними из первых, кто меньше всего думал о своей кончине. Человек, сделавший убийство, грабеж и насилие своим ремеслом, предпочитает верить, что никто и никогда не осудит его поступков.

Во время реформации уже и сам христианский мир раскололся, яростно вступив в жестокую братоубийственную войну. Куда же тогда делись милосердие, братство и даже простая доброта, которой учило Евангелие? В этом идейном разброде у солдата вскоре больше не будет ни иной веры, ни иного храма, кроме шайки наемников, к которой он принадлежит, и, помимо военной жизни, других наслаждений, кроме грубых, но осязаемых. И нет более страха, ни даже стеснения в том, чтобы каждый день вступать в противоречия с христианским учением, ставшим только привычкой, исполняя свое предназначение убивать по приказу, благодаря чему он получает хлеб и развлечения. Прошло время, когда меч можно было извлекать только для служения Богу и защиты Церкви (протестанты думали даже творить богоугодное дело, используя меч против нее). Формируется новая военная мораль или, точнее, пережив некое забвение, возрождается: у солдата не должно быть другого закона, кроме патриотизма, который тогда означал верность скорее своему командиру, а не абстрактному понятию «нация». Правительства, очевидно, ничего не предпримут и даже приложат все усилия к тому, чтобы военное сословие опять не знало иного хозяина, кроме их самих.

Вспомогательные отряды пехотинцев и легковооруженных всадников многочисленны, но исход войн зависит почти исключительно от рыцарей.