Характеристика головлевых. Господа головлевы анализ произведения. Горькая судьба Степана

Великий русский писатель М. Е. Салтыков-Щедрин занимался написанием романа «Господа Головлевы» в период с 1875 по 1880 гг. По мнению литературных критиков, произведение состоит из нескольких отдельных произведений, которые со временем были объединены в одно целое. Некоторые из коротких рассказов, которые затем стали основой произведения, печатались в журнале «Отечественные записки». Однако только в 1880 году роман был создан писателем целиком.

Как и большинство произведений Салтыкова-Щедрина, роман «Господа Головлевы», краткое содержание которого мы сегодня вспоминаем, пронизан некой тоской и безысходностью. Правда, это не мешает легко воспринимать уверенный и четкий литературный стиль писателя.

Сложное время

Отчасти такую «грусть-тоску» критики связывают с тем, что описываемые события романа происходят не в самое лучшее для России время. Блистательный век сильных императоров уже закончился, государство переживает некоторый закат. Ко всему прочему, грядет отмена крепостного права - событие, с которым не знают что делать ни помещики, ни большинство крестьян. И те и другие не очень представляют себе дальнейший жизненный уклад. Несомненно, это добавляет некоторую настороженность обществу, что и отражено в романе.

Однако если посмотреть на описываемые события несколько с другого ракурса, становится очевидным, что дело не в кардинальной смене исторической эпохи и привычного жизненного уклада. Налицо все признаки обычного разложения определённых общественных прослоек (причем это необязательно должна быть именно дворянская каста). Если внимательно изучать литературу того времени, хорошо видно: как только заканчивалось первичное накопление капитала, последующие поколения ремесленных, торговых и дворянских фамилий безудержно его проматывали. Именно такую историю рассказал в романе «Господа Головлевы» Салтыков-Щедрин.

Это явление было связано с более-менее стабильной экономической системой, отсутствием глобальных войн, а также с правлением довольно либеральных императоров. Иными словами, тех усилий, которые требовались от предков для того, чтобы выжить, заработать капитал и родить жизнеспособное потомство, уже не требовалось. Такие тенденции наблюдались в истории всех некогда могущественных мировых империй, существование которых близилось к закату.

Дворяне

Салтыков-Щедрин в романе «Господа Головлевы» (краткое содержание, конечно, не передаст истинных настроений автора) на примере отдельно взятой дворянской семьи пытается описать именно этот порядок вещей. Некогда могущественное дворянское семейство Головлевых испытывает первые признаки растерянности и неуверенности в завтрашнем дне в связи с грядущей отменой крепостного права.

Но несмотря ни на что, капитал семьи и владения все еще приумножаются. Главная заслуга в этом принадлежит хозяйке - Арине Петровне Головлевой, женщине своенравной и жесткой. Железной рукой она правит в своих многочисленных поместьях. Однако в самой семье далеко не все в порядке. Ее муж - Владимир Михайлович Головлев, человек крайне безалаберный. Он практически не занимается обширным хозяйством, дни напролёт посвящая себя сомнительной музе поэта Баркова, беганью за дворовыми девками и пьянству (пока еще тайному и неярко выраженному). Так вкратце характеризуются в романе старшие герои - господа Головлевы.

Арина Петровна, устав бороться с пороками мужа, целиком посвящает себя хозяйственным делам. Делает она это столь увлеченно, что забывает даже о своих детях, ради которых, в сущности, и приумножаются богатства.

Степка-балбес

Детей у Головлевых четверо - три сына и дочь. В романе «Господа Головлевы» главы посвящены описанию судеб дворянских потомков. Старший сын, Степан Владимирович, был точной копией своего отца. Он унаследовал от Владимира Михайловича такой же взбалмошный характер, проказливость и неусидчивость, за что и был прозван в семье Степкой-балбесом. От матери старший сын унаследовал довольно интересную черту - умение находить слабые стороны человеческих характеров. Дар этот Степан использовал исключительно для шутовства и передразнивания людей, за что частенько был бит матерью.

Поступив в университет, Степан проявил абсолютное нежелание учиться. Все свободное время Степан посвящает гульбе с более богатыми студентами, которые берут его в свои шумные компании исключительно в качестве шута. Если учесть, что мать высылала довольно скудное содержание на его обучение, такой способ времяпрепровождения помогал старшему отпрыску Головлевых довольно неплохо существовать в столице. Получив диплом, Степан начинает долгие мытарства по различным департаментам, однако желаемую работу так и не находит. Причина этих неудач кроется все в том же нежелании и неумении работать.

Мать все же решает поддержать непутевого сына и дарит ему во владение московский дом. Но это не помогло. Вскоре Арина Петровна узнает о том, что дом продан, причем за очень маленькие деньги. Степан частично заложил, частично проиграл его и теперь унижается до попрошайничества у зажиточных крестьян, которые проживают в Москве. Вскоре он понимает, что предпосылок для дальнейшего своего пребывания в столице больше нет. Поразмыслив, Степан возвращается в родную усадьбу, чтобы не думать о куске хлеба.

Беглянка Анна

Не улыбнулось счастье и дочери Анне. Господа Головлевы (анализ их поступков довольно прост - они говорят о желании дать детям фундамент для строительства своей жизни) отправили на обучение и ее. Мать надеялась, что после учебы Анна с успехом заменит ее в хозяйственных вопросах. Но и здесь ошиблись господа Головлевы.

Не выдержав такой измены, Анна Владимировна умирает. Арина Петровна вынуждена приютить двух оставшихся сироток.

Младшие дети

Средний сын - Порфирий Владимирович - был прямой противоположностью Степана. С младых лет он был весьма кроток и ласков, услужлив, но любил поябедничать, за что получил от Степана нелицеприятные прозвища Иудушка и Кропивушка. Арина Петровна не особенно доверяла Порфирию, относясь к нему более с опаской, чем с любовью, но лучшие куски во время трапез всегда отдавала именно ему, ценя преданность.

Младший - Павел Владимирович, представлен в романе человеком вялым и инфантильным, не таким как остальные господа Головлевы. Анализ его характера позволяет заметить определённую доброту, хотя, как подчёркивается далее в романе, добрых поступков он не делал. Павел был довольно неглуп, но не проявлял нигде свой ум, живя угрюмо и нелюдимо в мире, известном ему одному.

Горькая судьба Степана

Итак, мы теперь знаем, кто такие господа Головлевы. Краткое содержание романа продолжим вспоминать с того момента, когда Степан, потерпев фиаско в столице, возвращается в родное имение на семейный суд. Именно семья должна решить дальнейшую судьбу непутёвого старшего сына.

Но господа Головлевы (Салтыков-Щедрин довольно ярко описывает дискуссии на эту тему) почти самоустранились и не выработали единого мнения для решения возникшей проблемы. Первым взбунтовался глава семейства - Владимир Михайлович. Он проявил крайнее неуважение к своей жене, обозвав ее «ведьмой», и отказался от каких-либо обсуждений судьбы Степана. Главный мотив этого нежелания заключается в том, что все равно будет так, как захочет Арина Петровна. Младший брат Павел также устранился от решения этой проблемы, сказав, что его мнение точно никого не интересует в этом доме.

Видя полное равнодушие к судьбе брата, в игру вступает Порфирий. Он, якобы жалея брата, оправдывает его, говорит много слов о его несчастной судьбе и упрашивает маменьку оставить старшего брата под присмотром в Головлеве (название имения и дало фамилию дворянскому роду). Но не просто так, а в обмен на отказ Степана от наследства. Арина Петровна соглашается, не видя в этом ничего дурного.

Так изменили жизнь Степана господа Головлевы. Роман Салтыков-Щедрин продолжает описанием дальнейшего существования Степана, говоря, что это сущий ад. Он целыми днями сидит в грязной комнатёнке, питается скудной пищей и частенько прикладывается к спиртному. Вроде бы, находясь в родительском доме, Степан должен возвращаться к нормальной жизни, но чёрствость родных и отсутствие элементарных удобств постепенно вгоняют его в мрачную меланхолию, а затем и в депрессию. Отсутствие каких бы то ни было желаний, тоска и ненависть, с которыми приходят воспоминания о своей несчастной жизни, доводят старшего сына до смерти.

Спустя годы

Произведение «Господа Головлевы» продолжается спустя десять лет. Многое меняется в неспешной жизни дворянского семейства. Прежде всего все переворачивает с ног на голову отмена крепостного права. Арина Петровна в растерянности. Она не знает, как дальше вести хозяйство. Что делать с крестьянами? Как их кормить? Или, быть может, нужно отпустить их на все четыре стороны? Но они вроде бы и сами еще не готовы к такой свободе.

В это время тихо и мирно уходит из жизни Владимир Михайлович Головлев. Арина Петровна, несмотря на то, что явно не любила мужа при жизни, впадает в уныние. Этим ее состоянием воспользовался Порфирий. Он уговаривает матушку разделить имение по-честному. Арина Петровна соглашается, оставляя себе лишь капитал. Младшие господа Головлевы (Иудушка и Павел) разделили имение между собой. Интересен тот факт, что Порфирий сумел выторговать себе лучшую часть.

Скитания старушки

Роман «Господа Головлевы» повествует о том, как, продолжая следовать привычному жизненному укладу, Арина Петровна старалась и дальше приумножать уже сыновнее именье. Однако бездарное руководство Порфирия оставляет ее без денег. Обидевшись на неблагодарного и корыстного сына, Арина Петровна перебирается к младшему. Павел обязался кормить и поить мать вместе с племянницами в обмен на полное невмешательство в дела имения. Престарелая госпожа Головлева соглашается.

Но имение управлялось из рук вон плохо из-за склонности Павла к алкоголю. И пока он «благополучно» тихо спивался, находя отраду в одурманивании себя водкой, поместье разворовывалось. Арине Петровне осталось лишь молча наблюдать за этим губительным процессом. В конце концов Павел окончательно потерял здоровье и умер, не успев даже отписать остатки имения матери. И в очередной раз имуществом завладел Порфирий.

Арина Петровна не стала ждать милости от сына и вместе с внучками отправилась в убогую деревушку, когда-то «кинутую» дочери Анне. Порфирий вроде бы и не прогонял их, напротив, узнав об отъезде, пожелал удачи и пригласил почаще наведываться к нему по-родственному, пишет Салтыков. Господа Головлевы не славятся привязанностью друг к другу, но воспитание обязывает.

Подросшие внучки Арины Петровны Аннинька и Любинька, уехав в глухую деревню, очень быстро не выдерживают ее однообразного быта. Немного поспорив с бабушкой, они устремляются в город, искать лучшую, как им кажется, жизнь. Погоревав в одиночестве, Арина Петровна решает вернуться в Головлево.

Дети Порфирия

И как же живут оставшиеся господа Головлевы? Краткое содержание описания того, как они коротают дни, уныло. Когда-то цветущее, сегодня огромное имение пустынно; в нем почти не осталось обитателей. Порфирий, овдовев, завел себе утешение - дьячкову дочку Евпраксеюшку.

С сыновьями у Порфирия тоже не заладилось. Старший, Владимир, отчаявшись выбить из скупого отца часть наследства на пропитание, покончил с собой. Второй сын - Петр - служит в офицерах, но удрученный безденежьем и полным равнодушием отца, проигрывает в столице казенные деньги. В надежде на то, что теперь уже, наконец, Порфирий ему поможет, он приезжает в Головлево и бросается ему в ноги, умоляя спасти от бесчестья. Но отец непреклонен. Его совсем не интересуют ни бесчестье сына, ни просьбы родной матери, пишет Салтыков-Щедрин. Господа Головлевы, и Порфирий в частности, не тратят сил на родственников. Пребывая в откровенной глупости и пустословии, Иудушка реагирует исключительно на поповскую дочку, с которой запретно тешится.

Арина Петровна, вконец отчаявшись, проклинает сына, но даже это не произвело на Порфирия никакого впечатления, впрочем, как и последующая скорая смерть матери.

Порфирий усердно считает оставшиеся денежные крохи, завещанные ему матерью, и опять ни о чем и ни о ком не думает, кроме Евпраксеюшки. Немного растопил его каменное сердце приезд племянницы Анниньки. Однако та, пожив некоторое время с полоумным дядей, решает, что жизнь провинциальной актрисульки все же лучше, чем гниение заживо в Головлеве. И довольно быстро покидает поместье.

Никчемность существования

Разъехались по разным местам оставшиеся господа Головлевы. Проблемы Порфирия, чья жизнь опять идет своим чередом, теперь уже касаются его любовницы Евпраксии. Будущее видится ей совсем безрадостным рядом с таким скупым и злым человеком. Ситуацию усугубляет беременность Евпраксии. Родив сына, она полностью убеждается, что страхи ее были не беспочвенными: Порфирий отдает младенца в воспитательный дом. Евпраксия же возненавидела Головлева лютой ненавистью.

Недолго думая, она объявляет настоящую войну придирок и неповиновения злому и неуравновешенному барину. Что самое интересное, Порфирий действительно страдает от такой тактики, не зная, как ему проводить время без своей бывшей любовницы. Головлев окончательно замыкается в себе, проводя время в своем кабинете, вынашивая какие-то страшные и известные только ему одному планы мести всему свету.

Без наследников

Пессимистическую картину дополняет внезапно вернувшаяся племянница Анна. Вконец измученная нищенским существованием и бесконечными пьянками с офицерами и купцами, она заболевает неизлечимой болезнью. Роковой точкой в ее жизни становится самоубийство сестры Любиньки. После этого она уже ни о чем не думает, кроме как о смерти.

Но перед кончиной Аннинька поставила себе цель: довести до сведения дяди всю низость и скверность его сущности. Пьянствуя с ним ночи напролёт в пустом имении, девушка доводила до сумасшествия Порфирия бесконечными обвинениями и укорами. Иудушка, в конце концов, осознает, насколько никчёмную он прожил жизнь, скопидомничая, унижая и обижая всех окружающих. В алкогольном угаре до него начинает доходить простая истина, что таким людям, как он, просто нет места на этой земле.

Порфирий решает попросить прощения на могиле своей матери. Он собирается в дорогу и уходит в лютый мороз на кладбище. На другой день его нашли замерзшим на обочине дороги. Все плохо и у Анны. Женщина не в силах бороться со смертельной болезнью, каждый день забирающей у нее силы. Вскоре она впадает в горячку и теряет сознание, которое уже больше к ней не возвращается. И поэтому в соседнюю деревню, где проживала троюродная сестрица Головлевых, которая зорко отслеживала последние события в имении, был послан верховой курьер. Прямых наследников у Головлевых больше не было.

Действительность, отраженная в романе. Роман «Господа Головлевы» был написан Щедриным между 1875 и 1880-ми годами. Отдельные части его входили как очерки в цикл, называвшийся «Благонамеренные речи». В рамках этого цикла были напечатаны, например, главы «Семейный суд», «По-родственному», «Семейные итоги». Но, получив горячее одобрение со стороны Некрасова и Тургенева, Щедрин решил продолжить повествование о Головлёвых и выделить его в отдельную книгу. В 1880-м году вышло её первое издание.

Кризис общественной системы России, так остро захвативший различные сферы её жизни, по-особому сказался на разложении семейных отношений. На глазах стали рваться родственные связи, некогда соединявшие членов многочисленных дворянских семей. Сказывалась непрочность имущественно-хозяйственных отношений и гнилость той нравственности, которая скрепляла людей, объединённых родственными узами. Померкло почитание старших, потускнела забота о воспитании младших. Определяющим стали собственнические притязания. Всё это великолепно показал Щедрин в романе «Господа Головлёвы», ставшем одним из высших достижений русского реализма.

Три поколения одного «дворянского гнезда». Писатель воссоздал жизнь помещичьей семьи в дореформенной и особенно в пореформенной России, постепенный распад «дворянского гнезда» и деградацию её членов. Разложение захватывает три поколения Головлёвых. К старшему поколению относятся Арина Петровна и её муж Владимир Михайлович, к среднему- их сыновья Порфирий, Степан и Павел, а к младшему - внуки Петенька, Володенька, Аннинька и Любинька. Одной из особенностей композиции книги Щедрина является то, что каждая её глава включает как важнейший итог существования «вымороченного семейства» смерть одного из Головлёвых. В первой главе показана кончина Степана, во второй - Павла, в третьей - Владимира, в четвертой - Арины Петровны и Петра (на глазах происходит умножение смертей), в последней главе повествуется о гибели Любиньки, смерти Порфирия и умирании Анниньки.

Писатель намечает своеобразную предопределенность деградации членов разветвлённого семейства Головлёвых. Степан припоминает однажды подробности, характеризующие порядки в Головлёво: «Вот дяденька Михаил Петрович (в просторечии Мишка-буян), который тоже принадлежал к числу "постылых" и которого дедушка Петр Иваныч заточил к дочери в Головлёво, где он жил в людской и ел из одной чашки с собакой Трезоркой. Вот тётенька Вера Михайловна, которая из милости жила в головлёвской усадьбе у братца Владимира Михайлыча и которая умерла от умеренности», потому что Арина Петровна корила её каждым куском, съеденным за обедом, и каждым поленом дров, «употребляемых для отопления её комнаты». Становится понятным, что дети в этом семействе изначально не могут уважать старших, если те своих родителей держат на положении псов и при этом морят с голоду. Ясно и другое: дети будут повторять эту практику в своём собственном поведении. Щедрин обстоятельно характеризует образ жизни и прослеживает судьбы всех назван­ных представителей трёх поколений.

Владимир Михайлович и Арина Петровна. Вот глава семейства - Владимир Михайлович Головлёв, известный своим безалаберным и озорным характером, жизнью праздной и бездельной. Для него характерен умственный разврат, сочинительство «вольных стихов в духе Баркова», которые его жена называла «паскудством», а их автора - «ветряною мельницей» и «бесструнной балалайкой». Праздная жизнь усилила беспутство и «разжижила» мозги Головлёва-старшего. Со временем он начал попивать и подкарауливать «горничных девок». Арина Петровна сначала относилась к этому брезгливо, а потом махнула рукой на «девок-поганок». Свою жену Головлёв-старший называл «ведьмой» и судачил о ней со своим старшим сыном Степаном.

Сама Арина Петровна была полновластной хозяйкой в доме. Немало сил, энергии и волчьей хватки употребила она, чтобы расширить владения, накопить добра и умножить капитал. Деспотично и бесконтрольно управляла она крестьянами и домочадцами, хотя со всеми четырьмя тысячами душ, ей принадлежащими, совла­дать она не умела. Всю жизнь свою посвятила она стяжанию, стремлению к накоплению и, как ей казалось, созиданию. Однако эта её деятельность имела бессмысленный характер. В своём рвении и накопительстве она очень напоминает гоголевского Плюшкина. Её сын Степан так рассказывает о матери: «Сколько, брат, она добра перегноила - страсть! <...> Свежего запасу пропасть, а она и не прикоснётся к нему, покуда всей старой гнили не приест!» Свои богатые припасы она передерживает в погребах и амбарах, где они превращаются в тлен. Писатель наделяет Арину Петровну страшной жестокостью. Роман и начинается с того, что хозяйка имения расправляется с московским трактирщиком Иваном Михайловичем, ни в чём не повинным человеком, отдавая его в рекруты.

Очень много Арина Петровна говорит о «семейных узах». Но это всего лишь лицемерие, поскольку для укрепления семьи она ничего не делает и методически её разваливает. По словам Щедрина, дети «не затрагивали ни одной струны её внутреннего существа», так как самих этих струн не было, и оказывалась она такой же «бесструнной балалайкой», как и её муж. Жестокосердию её в отношении детей нет границ: она может морить их голодом, держать взаперти, как Степана, не интересоваться их здоровьем, когда они больны. Она убеждена, что если «выбросила кусок» сыну, то больше знаться с ним она не должна. Арина Петровна лицемерно объявляет, что для девочек-сироток «денежки прикапливает» и заботится о них, но кормит их протухлой солониной и осыпает упрёками этих «нищих», «дармоедов», «ненасытных утроб», а в письме к Порфирию злобно называет их «щенками». Своих детей, и без того униженных, она старается принизить ещё более, специально подбирая для этого подходящие оскорбления. «Ты что, как мышь на крупу, надулся!» - кричит она Павлу. И в других случаях она прибегает к таким сравнениям, которые должны огрубить высказывание, втоптать собеседника в грязь. «Каково мне было узнать, что он родительское-то благословение, словно обглоданную кость, в помойную яму выбросил? » - вопрошает она. «Даром-то и прыщ на носу не вскочит», - наставляет мать своих постылых детей. И тут же всё ханжески пытается обставить благочинием, ссылками на Бога и на Церковь. И обязательно сопровождает эти свои действия фальшью и ложью. Так она встречает своих сыновей, когда они являются на семейный суд: торжественно, убитая горем, с плетущимися ногами. И Щедрин замеча ет: «Вообще она любила в глазах детей разыгрывать роль почтенной и удручённой матери...» Но постоянная жажда обогащения, округления имения и накопительства убивала в ней и окончательно извратила чувства матери. В итоге та «семейная твердыня», которую она как будто воздвигала, рухнула. Любопытно, что имя Петр и отчество Петрович, Петровна особенно часто мелькают в перечне Головлевых, глухо напоминая об этимологии этого слова («камень»). Но все носители этого имени, вплоть до Петеньки, один за другим уходят со сцены и гибнут. « Камень» твердыни оказывается подточенным и разрушенным. Умирает брат Михаил Петрович, потом её муж, затем старший и младший сыновья, погибает дочь, внуки. И Арина Петровна активно содействует этому. Всё, что, казалось, созидала она, оказалось призрачным, а сама она превратилась в жалкую и бесправную приживалку с потухшими глазами и сгорбленной спиной.

Подробно характеризует Щедрин жизнь и судьбу старшего сына помещицы - Степана. Привыкший под руководством отца «куролесить» с детства (то косынку у девки Анюты изрежет в куски, то сонной Васютке мух в рот напустит, то пирог с кухни украдёт), он поступает таким же образом и в свои сорок лет: по дороге в Головлёво крадёт у своих спутников штоф водки и колбасу и собирается «в хайло препроводить» всех мух, которые облепили рот соседа. Не случайно этот старший сын Головлевых прозывается в семье Степкой-балбесом и «жеребцом долговязым» и играет в доме роль заправского шута. Его отличает характер рабский, запуганный, приниженный окружающими, его не покидает ощущение того, что он, «как червяк, подохнет с голоду». Постепенно он оказывается в положении приживальщика, живущего на краю «серой пропасти», в роли постылого сына. Он спивается, забытый и презираемый всеми, и умирает то ли от беспутной жизни, то ли уморенный собственной матерью.

Вечный тип Порфирия Головлева. Наиболее ярко в романе Щедрина нарисован брат Степана - Порфирий Головлёв. С детства наделён он был тремя прозвищами. Одно - «откровенный мальчик», - вероятно, было связано с его пристрастием к нашептыванию. Два других особенно точно выражали сущность этого щедринского героя. Его прозвали Иудушкой, именем предателя. Но у Щедрина это евангельское имя предстаёт в уменьшительной форме, так как предательства у Порфирия не грандиозные, а будничные, повседневные, хотя и гнусные, вызывающие чувство гадливости. Так, во время семейного суда он предаёт брата Степана, а потом так же поступает с младшим братом - Павлом, способствуя его скорой смерти. Умирающий Павел обращается к нему с негодующими словами: «Иуда! Предатель! Мать по миру пустил!» На этот раз слово «Иуда» звучит без его уменьшительного суффикса. Предает Порфирий и многих других людей, изображенных в романе. Третье прозвище Порфирия - « Кровопивушка». Оба брата представляют его именно вампиром. По словам Степана, «этот без мыла в душу влезет». «И мать свою, "старую ведьму", со временем порешит: он и именье и капитал из неё высосет». И в глазах Павла Порфирий выглядит «кровопивцем». «Он знал, - замечает автор, - что глаза Иудушки источают яд, что голос его, словно змей, заползает в душу и парализует волю человека». И оттого он так путается его «паскудного образа». Эта способность Иудушки сосать кровь из людей особенно ярко проявляется сначала в сцене у постели больного Павла, а потом в эпизоде сборов матери, когда он готов осматривать её сундуки и отобрать у неё её тарантас.

Иудушке присущи такие свойства, как постоянная лесть, подхалимство и угодничество. В ту пору, когда маменька его была в силе, он подобострастно слушал её, улыбался, вздыхал, закатывал глаза, говорил ей нежные слова, поддакивал ей. «Порфирий Владимирыч готов был ризы на себе разодрать, но опасался, что в деревне, пожалуй, некому починить их будет».

Ещё более омерзительным выглядит лицемерие Порфирия Головлёва. Автор романа, рассказывая о поведении его героя у постели умирающего, замечает: это лицемерие «было до такой степени потребностью его натуры, что он никак не мог прервать раз начатую комедию». В главе «Семейные итоги» Щедрин подчеркивает, что Иудушка был «лицемер чисто русского пошиба, то есть просто человек, лишенный всякого нравственного мерила», и это свойство соединялось в нём с «невежеством без границ», ханжеством, ложью и сутяжничеством. Каждый раз этот лицемер и обманщик норовит обратиться к Богу, вспомнить про Писание, молитвенно воздев при этом руки и томно закатив кверху глаза. Но когда он изображает молитву, то думает об ином и шепчет совсем не божественное.

Иудушке присущи «умственное распутство» и пустословие. Он, по словам автора, уходит в «запой праздномыслия». С утра до вечера он «изнывал над фантастической работой»: строил всевозможные несбыточные предположения, «учитывал самого себя, разговаривал с воображаемыми собеседниками». И всё это подчинялось его хищничеству и «жажде стяжания», ибо и в мыслях своих он тиранил, томил людей, налагал на них штрафы, разорял и сосал кровь. Праздномыслие находит для себя прекрасную форму воплощения - пустословие, мастером которого был герой Щедрина. Это проявляется во время суда над Степаном и в эпизодах, когда слушательницей его пустословия сделалась маменька. Каждый свой низкий поступок, каждую свою кляузу и жалобу на людей он неизменно обставляет пустословием и фальшивой фразеологией. При этом он, по словам Щедрина, не разговаривает, а «тянет канитель», «растабаривает», «разглагольствует», «досаждает», «зудит». И потому не простым пустословием это было, а «язвой смердящей, которая непрестанно точила из себя гной» и неизменное «обманное слово». Щедрин, изображая Порфирия Головлёва, опирается на гоголевские традиции. Как Собакевич, расхваливает он своих верных крепостных слуг. Как Плюшкин, занимается накопительством и сидит в засаленном халате. Словно Манилов, он предаётся бессмысленной мечтательности и праздным вычислениям. Но при этом, гениально соединяя комическое с трагическим, Щедрин создаёт свой, неповторимый образ, вошедший в галерею мировых типов.

Великолепно воспроизводит сатирик взаимоотношения хозяйки поместья и Иудушки с представителями третьего поколения Головлёвых. Выясняется, что последние оказываются жертвами безжалостного отношения алчных стяжателей и ханжей, людей жестоких или преступно-равнодушных. Это относится, прежде всего, к детям самого Иудушки.

Третье поколение, Владимир, Петенька и племянницы. Вла димир, обзаводясь семьей, рассчитывал на материальную помощь отца, тем более что Иудушка обещал поддержать его. Но в последний момент лицемер и предатель отказал в деньгах, и Владимир в приступе отчаяния застрелился. Другой сын Иудушки - Петень ка - растратил казенные деньги. Он тоже является к богатому отцу, рассчитывая на помощь. Опутав сына иезуитской фразеоло­гией, определив просьбу сына как вымогательство «на дрянные дела», Иудушка выгоняет Петеньку, который оказался осужденным и в дороге, не добравшись до места ссылки, умер. Со своей любовницей Евпраксеюшкой Иудушка приживает ещё одного сына, которого отправляет в московский воспитательный дом. Младенец не смог перенести дороги в зимнюю пору и умер, став ещё одной жертвой «кровопийцы».

Схожая судьба ожидает и внучек Арины Петровны, племянниц Иудушки - Любиньку и Анниньку, близнецов, оставшихся после смерти их матери. Беззащитные и лишенные помощи, втянутые в судебный процесс, они не выдерживают давления жизненных обстоятельств. Любинька прибегает к самоубийству, а Анниньку, не нашедшей силы выпить яд, Иудушка превращает в живого мертвеца и преследует в Головлёво своими домогательствами, предваряя агонию и гибель и этой последней души из головлевского рода. Так Щедрин передал историю морального и физического вырождения трех поколений дворянской семьи, гниение её устоев.

Жанровое своеобразие романа. Перед нами роман-хроника, состоящий из семи относительно самостоятельных глав, похожих на щедринские очерки, но скрепленных единым сюжетом и жесткой хронологией, подчиненной идее неуклонной деградации и смерти. Одновременно это семейный роман, сопоставляемый с эпопеей Э. Золя «Ругон-Маккары». Всем пафосом своим он развенчивает идею цельности и крепости дворянской семьи и свидетельствует о глубоком кризисе последней. Особенность жанра определила своеобразие таких компонентов романа, как пейзаж с его скупым лаконизмом, мрачным колоритом и серыми, бедными красками; образы бытовых вещей, играющих особую роль в собственническом мире Головлёвых; портрет, подчеркивающий неуклонную «выморочность» героев; язык, великолепно раскрывающий сущность воспроизведенных характеров и передающий позицию самого сатирика, его горькую иронию, сарказм и меткие формулы его обнаженной речи.

Вопросы и задания:

Как кризис общественной системы России и разложение семей ных отношений сказались в романе М. Е. Салтыкова-Щедрина?

В чём вы видите особенности композиции этой книги сатирика?

Что примечательного в облике и поведении старших членов «вымороченного» семейства?

Как сложилась жизнь Стёпки-балбеса?

К каким средствам художественной изобразительности и вы разительности прибегает М. Е. Салтыков-Щедрин при изоб ражении Порфирия Головлёва?

Что ожидает в жизни представителей третьего поколения Головлёвых?

Как вы определяете жанр щедринского творения?

Семья Головлевых в романе М. Е. Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы»

Роман М. Е. Салтыкова-Щедрина первоначально не мыслился как самостоятельное произведение, а вхо­дил в цикл сатирических очерков «Благонамеренные речи». При работе над этим произведением внимание писателя было сосредоточено на индивидуально-пси­хологических особенностях характеров, за которыми скрываются социально-классовые особенности. Неко­торые литературоведы определяют жанр этого произ­ведения как семейную хронику. Но... Читая роман, мы видим, как постепенно, от главы к главе, складывается судьба господ Головлевых: Арины Петровны, ее мужа, дочери и сыновей, детей Иудушки, племяннушек. Каждая глава романа имеет емкое говорящее название: «Семейный суд», «По род­ственному», «Семейные итоги», «Племяннушка», «Недозволенные семейные радости», «Вымороч­ный», «Расчет». Из семи названий первые пять непосредственно связаны с темой семьи, семейных отно­шений, но на самом деле содержат скрыто ирониче­ский, сатирический намек на распад головлевской семьи.

Роман начинается с «поистине трагического во­пля» Арины Родионовны: «И для кого я припасала!.. для кого?.. И в кого я таких извергов уродила!» Арина Петровна, женщина самостоятельная, властная, с не­преклонным характером, не привыкшая прислуши­ваться к чужому мнению. Вся ее жизнь посвящена ок­руглению головлевского имения, накопительству. Прижимистость ее граничит с жадностью: несмотря на то, что в погребах пропадают продукты бочками, сын Степан питается объедками, внучек-сирот она кормит кислым молоком. Все, что ни делает Арина Петровна, она, по ее мнению, делает во имя семьи. Слово «семья» не сходит у нее с языка, а на самом деле оказывается, что живет она непонятно даже для чего и для кого. Муж ее «вел жизнь праздную и бездель­ную», и для Арины Петровны, «всегда отличавшейся серьезностью и деловитостью, ничего симпатичного не представлял».

Отношения между супругами закончились «пол­ным и презрительным равнодушием к мужу-шуту» со стороны Арины Петровны и «искреннею ненавистью к жене» с значительной долей трусости со стороны Владимира Михайловича. Она его называла «ветря­ною мельницею» и «бесструнной балалайкой», он ее - «ведьмою» и «чертом». Но это не помешало Ари­не Петровне родить четверых детей: трех сыновей и одну дочь. Но и в детях она видела только обузу: «в ее глазах дети были одною из тех фаталистических жиз­ненных обстановок, против совокупности которых она не считала себя в праве протестовать, но которые тем не менее не затрогивали ни одной струны ее внут­реннего существа...» Автор видит ношения в ее «слишком независимой» и «холостой натуре». Ни до каких семейных дел дети не допуска­лись, «о старшем сыне и об дочери она даже говорить не любила; к младшему сыну была более или менее равнодушна и только среднего, Порфишу, не то чтоб любила, а словно побаивалась».

Старший сын, Степан, «слыл в семействе под име­нем Степки-балбеса и Степки-озорника». «... Это был даровитый малый, слишком охотно и быстро воспри­нимавший впечатления, которые вырабатывала ок­ружающая среда. От отца он перенял неистощимую проказливость, от матери - способность быстро уга­дывать слабые стороны людей». «Постоянное прини­жение» со стороны матери вызвали в его мягкой, на­туре «не озлобление, не протест, а образовало харак­тер рабский, повадливый до буффонства, не знающий чувства меры и лишенный всякой предусмотрительности». Мы встречаем Степана на страницах романа в тот момент, когда имение, выделенное ему матерью, продано за долги, а у него самого сотня рублей в кар­мане. «С этим капиталом он поднялся было на спекуляцию, то есть играть в карты, и в недолге проиграл все. Тогда он принялся ходить по зажиточным кресть­янам матери, жившим в Москве своим хозяйством; у кого обедал, у кого выпрашивал четверку табаку, у кого по мелочи занимал». Но наконец, пришлось вер­нуться в Головлево, к матери. Путь Степана домой - путь человека, обреченного на смерть. Он понимает, что мать «заест» его теперь; «одна мысль до краев пе­реполняет все его существо: еще три-четыре часа - и дальше идти будет некуда...»; «ему кажется, что пе­ред ним растворяются двери сырого подвала, что, как только он перешагнет за порог этих дверей, так они сейчас захлопнутся - и тогда все кончится». Вид бар­ской усадьбы, мирно смотревшей из-за деревьев, на­помнил Степану гроб.

Отличительной чертой Арины Петровны (а впослед­ствии и Иудушки) было то, что она всячески старалась соблюсти внешние приличия. Поэтому после приезда Степана она призывает на семейный суд остальных сы­новей, Павла и Порфирия. Абсолютно ясно, что при­сутствие сыновей нужно ей лишь для создания иллю­зии того, что то решение, которое будет принято на се­мейном суде, - коллективное: «... какое положение они промежду себя для тебя присоветуют - так я с то­бой и поступлю. Сама на душу греха брать не хочу, а как братья решат - так тому и быть!»). Все это - фарс, призванный оправдать ее дальнейшие действия. С са­мого начала разыгрывается комедия: «Арина Петров­на встретила сыновей торжественно, удрученная го­рем. Две девки поддерживали ее под руки; седые воло­сы выбивались из-под белого чепца, голова понурилась и покачивалась из стороны в сторону, ноги едва воло­чились». По решению «семейного» суда Степана оста­вили жить во флигеле, питался он тем, что останется от обеда, из одежды получил «старый папенькин халат» и тапочки. Одиночество, праздность, недоедание, вы­нужденное сидение в четырех стенах, пьянство - все это привело к помутнению рассудка. Когда однажды Арине Петровне доложили, что Степан Владимирович исчез ночью из имения, только тогда она увидела, в ка­ких условиях проживал ее сын: «Комната была гряз­на, черна, заслякощена... Потолок был закопчен, обои на стенах треснули и во многих местах висели клочья­ми, подоконники чернели под густым слоем табачной золы, подушки валялись на полу, покрытом липкой грязью, на кровати лежала скомканная простыня, вся серая от насевших на нее нечистот». До этого момента даже доклады о том, что Степан «нехорош» «проскаль­зывали мимо ее ушей, не оставляя в ее уме никакого впечатления»: «Небось, отдышится, еще нас с тобой переживет! Что ему, жеребцу долговязому, делается!..». Пока продолжались поиски, Арина Петровна больше злится, что «из-за балбеса такая кутерьма», чем переживает, куда мог пойти сын в ноябре, в одном халате и туфлях. После того как Степана привезли «в полубесчувственном состоянии», всего в порезах, «с посинелым и распухшим лицом», Арина Петровна «настолько восчувствовала, что чуть было не приказа­ла перевести его из конторы в барский дом, но потом успокоилась и опять оставила балбеса в конторе...».

Я считаю, что Степана сгубили всей семьей: Павел своим невмешательством в судьбу брата: «Мне что ж! Разве вы меня послушаетесь?»; Иудушка - преда­тельством (разубедил мать выкидывать еще один «ку­сок»), Арина Петровна жестокостью. Мать не понима­ет, что сын тяжело болен, а беспокоится лишь о том, как бы Степан не спалил усадьбу. Его смерть дает ей повод лишний раз поучить жизни: «...Еще с вечера на­кануне был здоров совершенно и даже поужинал, а наутро был найден в постеле мертвым - такова сей жизни скоротечность! И что всего для материнского сердца прискорбнее: так, без напутствия, и оставил сей суетный мир... Сие да послужит нам всем уроком: кто семейными узами небрежет - всегда должен для себя такого конца ожидать. И неудачи в сей жизни, и напрасная смерть, и вечные мучения в жизни следую­щей - все из сего источника происходит. Ибо, как бы мы ни были высокоумны и даже знатны, но ежели ро­дителей не почитаем, то оные как раз и высокоумие и знатность нашу в ничто обратят...».

Дочь Анна Владимировна не только не оправдала надежд матери, которая чаяла «сделать из нее дарово­го домашнего секретаря и бухгалтера», но и «на весь уезд учинила скандал»: «в одну прекрасную ночь бе­жала из Головлева с корнетом Улановым и повенча­лась с ним». Судьба ее тоже печальна. Мать отделила ей «деревнюшку в тридцать душ с упалою усадьбой, в которой изо всех окон дуло и не было ни одной живой половицы». Прожив весь капитал за два года, муж сбежал, оставив Анну с двумя дочерьми-близнецами. Анна Владимировна через три месяца скончалась, и Арина Петровна «волей-неволей должна была при­ютить круглых сирот у себя», по поводу чего она и на­писала в письме Порфирию: «Как жила твоя сестрица беспутно, так и умерла, покинув мне на шею своих двух щенков»... Если бы могла предвидеть Арина Пет­ровна, что ей самой на старости лет, в полном одино­честве, доведется жить в той усадьбе!

Арина Петровна - натура сложная. Ее жадная приобретательская страсть заглушила в ней все чело­веческое. Говорить о семье стало просто привычкой и самооправданием (чтобы и самой не обидно было, и чтобы злые языки не попрекнули). Авторское сочув­ствие к некогда всемогущей помещице чувствуется в изображении ее сильно переменившегося положения, в передаче прежде неведомых чувств: «Всю-то жизнь она что-то устраивала, над чем-то убивалась, а оказы­вается, что убивалась над призраком. Всю жизнь сло­во «семья» не сходило у нее с языка; во имя семьи она одних казнила, других награждала; во имя семьи она подвергала себя лишениям, истязала себя, изуродова­ла всю свою жизнь - и вдруг выходит, что семьи-то у нее и нет!.. Слезы так и лились из потухших глаз по старческим засохшим щекам, задерживаясь в углуб­лениях морщин и капая на замасленный ворот старой ситцевой блузы. Это было что-то горькое, полное без­надежности и вместе с тем бессильно строптивое... Тоска, смертная тоска охватила все ее существо. Тош­но! горько! - вот единственное объяснение, которое она могла бы дать своим слезам».

Самый младший, Павел, был человеком, лишен­ным каких бы то ни было поступков, не выказывав­шим ни малейшей склонности ни к учению, ни к играм, ни к общительности, любивший жить особняком и фантазировать. Причем это были абсолютно бредо­вые фантазии: «что он толокна наелся, что от этого ноги сделались у него тоненькие, и он не учится» и т. д. С годами из него «образовывалась та апатичная и загадочно-угрюмая личность, из которой в конеч­ном результате получается человек, лишенный по­ступков. Может быть, он был добр, но никому добра не сделал; может быть, был и неглуп, но во всю жизнь ни одного умного поступка не совершил». От матери он унаследовал строптивость, резкость в суждениях. Па­вел не был мастером по части плетения слов (в отли­чие от Порфирия). В письмах матери он краток до рез­кости, прямодушен до крайности и косноязычен: «Деньги, столько-то на такой-то срок, дражайшая ро­дительница, получил, и, по моему расчету следует мне еще шесть с полтиной дополучить, в чем прошу вас меня почтеннейше извинить». Так же, как отец и брат Степан, Павел был склонен к алкоголизму. Воз­можно, на фоне пьянства у него развилась ненависть к «обществу живых людей», а особенно к Порфирию, которому после раздела имущества досталось Головлево, а ему имение похуже - Дубровино. «Он сам не сознавал вполне, как глубоко залегла в нем ненависть к Порфишке. Он ненавидел его всеми помыслами, все­ми внутренностями, ненавидел беспрестанно, ежеми­нутно. Словно живой, метался перед ним этот паскуд­ный образ, а в ушах раздавалось слезно-лицемерное пустословие... Он ненавидел Иудушку и в то же время боялся его». Последние дни жизни Павла были посвя­щены припоминанию обид, нанесенных ему братом, и мысленно мстил, создавая в своем разгоряченном ал­коголем уме целые драмы. Строптивость характера и, возможно, непонимание того, что смерть близка, ста­ло причиной того, что имение отошло по наследству Порфирию. Впрочем, особой любви между членами этой семьи никогда особо и не было. Возможно, при­чиной этому стало воспитание, полученное в семье.

В ряду всех господ Головлевых самой яркой лично­стью является Порфирий, известный в семействе под тремя именами: Иудушки, кровопивушки и откровен­ного мальчика. «С младенческих лет любил он прилас­каться к милому другу маменьке, украдкою поцело­вать ее в плечико, и иногда понаушничать». Арина Петровна по-своему выделяла Порфирия среди всех де­тей: «И невольно рука ее искала лучшего куска на блю­де, чтоб передать его ласковому сыну...», «Как ни силь­но говорила в ней уверенность, что Порфишка-подлец только хвостом лебезит, а глазами петлю накидыва­ет...», «несмотря на то, что один вид этого сына подни­мал в ее сердце смутную тревогу чего-то загадочного, недоброго», она никак не могла определить, что же «источает» его взгляд: яд или сыновнюю почтитель­ность? Порфирий среди остальных членов семьи выде­ляется прежде всего многословием, переросшим в пус­тословие, подлость характера. Письмам Порфирия, которые он шлет матери, присуще соединение канце­лярской точности с неумеренным пышнословием, ве­леречивость, сюсюкающее самоуничижительное подо­бострастие; в потоке повествования он может как бы ненароком бросить тень на брата: «Деньги, столько-то и на такой-то срок, бесценный друг маменька, от дове­ренного вашего... получил... Об одном только грущу и сомнением мучусь: не слишком ли утруждаете вы дра­гоценное ваше здоровье непрерывными заботами об удовлетворении не только нужд, но и прихотей на­ших?! Не знаю, как брат, а я...».

Автор неоднократно сравнивает этого героя с пау­ком. Павел боялся братца и даже отказался от свида-нийсним, потому что знал, «что глаза Иудушки исто­чают чарующий яд, что голос его, словно змей, запол­зает в душу и парализует волю человека». Сыновья Порфирия также жалуются, что отец очень надоеда­ет: «С ним только заговори, он потом и не отвяжется».

Автор умело использует изобразительно-художест­венные средства. В речи Иудушки очень много умень­шительно-ласкательных слов, но никакой ласки и те­плоты за ними не ощущается. Участливость, доброе внимание, сердечная отзывчивость и ласка превраща­ются у него в ритуал, в мертвую форму. Достаточно вспомнить визит Порфирия к Павлу, его комедию перед умирающим: «А Иудушка тем временем прибли­зился к образу, встал на колени, умилился, сотворил три земных поклона, встал и вновь очутился у посте­ли... Павел Владимирыч наконец понял, что перед ним не тень, а сам кровопивец во плоти... Глаза Иу­душки смотрели светло, по-родственному, но больной очень хорошо видел, что в этих глазах скрывается «петля», которая сейчас вот-вот выскочит и захлест­нет ему горло». Можно сказать, что своим явлением Порфирий приблизил смерть брата. Он же является виновником смерти и сыновей своих: оставил Володю без содержания потому лишь, что тот не спросил по­зволения на женитьбу; Петеньку тоже не поддержал в трудную минуту, и сын умер в одной из больниц по до­роге в ссылку. Поражает подлость, которую проявля­ет Иудушка к собственным детям. В ответ на письмо Володи, в котором тот сообщает, что хочет жениться, он отвечает, что «коли хочешь, так женись, я пре­пятствовать не могу», ни полусловом не обмолвив­шись, что это «не могу препятствовать» вовсе не озна­чает разрешения. И даже после того как доведенный нищетой до отчаяния сын просит прощения, в его сердце ничего не дрогнуло («Попросил раз прощенья, видит, что папа не прощает - ив другой раз попроси!»). Можно признать правоту Иудушки, когда он отказывает внести за Петра проигранные общественные деньги («Сам напутал - сам и выпутывайся»). Ужас заключается в том, Иудушка старательно выполнил обряд прощания (зная, что вероятнее всего в послед­ний раз видит сына) и «ни один мускул при этом не дрогнул на его деревянном лице, ни одна нота в его го­лосе не прозвучала чем-нибудь похожим на призыв блудному сыну».

Иудушка набожен, но его набожность проистекает не столько из любви к Богу, сколько из боязни чертей. Он «отлично изучил технику молитвенного стояния: ...знал, когда нежно шевелить губами и закатывать глаза, когда следует складывать руки ладонями внутрь и когда держать их воздетыми, когда надле­жит умиляться и когда стоять чинно, творя умерен­ные крестные знамения. И глаза и нос его краснели и увлажнялись в определенные минуты, на которые указывала ему молитвенная практика. Но молитва не обновляла его, не просветляла его чувства, не вносила никакого луча в его тусклое существование. Он мог молиться и проделывать все нужные телодвижения и в то же время смотреть в окно и замечать, не идет ли кто без спросу в погреб и т. д.» Более того, все свои «умертвил» он творит с именем Бога на устах. Своего сына Володьку, прижитого от Евпраксеюшки, после молитвы он отправляет в воспитательный дом. Сцена эта описана сатирически, но смех застывает, побуж­дая читателя к серьезным раздумьям о страшных по­следствиях, к которому приводит «нравственное око­стенение» героя. В нем кроется разгадка приобрета­тельского рвения и хищного предательства Порфирия, и в этом же его трагедия. Автор убежден, что совесть присуща всем, и потому она должна была пробудиться и в Иудушке. Только произошло это слишком поздно: «Вот он состарился, одичал, одной ногой в могиле стоит, а нет на свете существа, которое приблизилось бы к нему, «пожалело» бы его... Ото­всюду, из всех углов этого постылого дома, казалось, выползали «умертвил»... Порфирий заканчивает свою жизнь тем, что идет ночью, раздетый, на могилу матери и замерзает. Так заканчивается история «вы­морочного» рода Головлевых.

Автор считает, что над семьей Головлевых тяготел злополучный фатум: «в течение нескольких поколе­ний три характеристики проходили через историю этого семейства: праздность, непригодность к какому бы то ни было делу и запой», повлекшие за собой «пус­тословие, пустомыслие и пустоутробие». К перечис­ленному можно еще добавить тусклую атмосферу жизни, страстное стремление к наживе и абсолютную бездуховность.

Великим художником является Салтыков-Щедрин в создании образной системы романа. Члены Головлевской семьи, этого уродливого продукта крепостной эпохи - но сумасшедшие в полном смысле слова, но поврежденные совокупным действием физиологических и общественных устоев. Внутренняя жизнь этих несчастных, исковерканных людей изображена с такой рельефностью, какой редко достигают и наша, и западноевропейская литература.

Салтыков-Щедрин, называя свой роман «Господа Головлевы», а не «Семейство Головлевых» преднамеренно подчеркивает значительность событий, происходящих не в одном дворянском семействе, а внутри всего господствующего сословия.

Головлевы -- «мелкая дворянская сошка», «рассеянная по лицу земли русской». Они изначально охвачены идеей приобретения, материального благополучия и процветания семьи. Собственность для них -- краеугольный камень мироздания. Собственность -- даже предмет самопожертвования: «...соберут, бывало, тележонку крестьянскую, кибитчонку кой-какую на нее навяжут, пару лошадочек запрягут -- я и плетусь... На извозчика, бывало, гривенника жаль, -- на своих на двоих от Рогожской до Солянки пру!»

Припасание объединяет враждующие силы в семье. Даже отверженный Степка-балбес принимает в нем участие, хотя заранее знает, что ему не перепадет ничего.

Денежные отношения -- единственная реальная нить, связывающая отцов и детей. «Иудушка знал, что есть человек, значащийся по документам его сыном, которому он обязан в известные сроки посылать условленное... жалование и от которого, взамен того, он имеет право требовать почтения и повиновения».

Только дважды в романе проявляются истинно человеческие отношения. В первом случае -- между чужими, во втором -- между одичавшей родней. Запоминается доброе отношение к Степке-балбесу крепостного «сердобольного трактирщика Ивана Михайлыча», который бескорыстно, из сострадания ведет домой нищего Степку. После этого душевная близость между людьми возникает, когда Порфирий Владимирыч жалеет сироту Анниньку.

В целом же мерилом ценности человека в романе является его способность обеспечивать «свое семейство не только «нужным, но и излишним». В противном случае человек -- «лишний рот».

Глава семейства, Владимир Михайлович Головлёв, в начале романа выглядит почти благопристойно: «дворянин по происхождению, принадлежал к старинному роду Головлёвых», «вел жизнь праздную и бездельную», как и многие из дворян, «занимался сочинением так называемых «вольных стихов», что было распространено среди людей их круга. Женился он «для того <...>, чтобы иметь под рукой слушателя для своих стихов», на молодой особе купеческого происхождения Арине Петровне. Такая женитьба в дворянской среде встречалась нередко. Однако о романтических отношениях, медовом месяце Щедрин не повествует, но, поясняя картину утвердившихся взаимоотношений супругов, сообщает некоторые подробности из их семейного обихода после некоторого совместного проживания.

Молодая жена «сразу не залюбила стихов своего мужа, называла их паскудством и паясничаньем». На этой почве произошла размолвка, которая скоро закончилась «со стороны жены полным и презрительным отношением к мужу-шуту; со стороны мужа - искренней ненавистью к жене, в которую, однако ж, входила значительная доля трусости».

По истечении некоторого времени отношения определились окончательно: «муж называл жену «ведьмою « и «чёртом», жена называла мужа - «ветряною мельницей» и «бесструнной балалайкой».

Однако, обобщая эти противоестественные отношения мужа и жены, писатель все же отмечает, что, «находясь в таких отношениях, они пользовались совместною жизнью в продолжение с лишком сорока лет, и никогда ни тому, ни другой не приходило в голову, чтобы подобная жизнь заключала в себе что-либо противоестественное».

Презрительное отношение супругов друг к другу, отмечает автор, не вызывало протеста ни с одной стороны, ни с другой, о чём свидетельствует наличие у них четверых детей.

Посвящая нас в супружеские отношения четы Головлёвых на более позднем этапе их супружеской жизни, Салтыков-Щедрин опять-таки не показывает в них наступления равновесия и мудрости, а, напротив, говорит о дальнейшем усугублении семейного разлада. Глава семейства, Владимир Михайлович, продолжал проявлять себя человеком «безалаберным», «легкомысленным и пьяненьким», ведущим «бездельную и праздную жизнь», закрывавшимся у себя в кабинете, где подражал пению птиц и занимался сочинительством, совершенно не проявляя никакой заинтересованности семьей. Однако Арина Петровна к 60-ти годам «так себя поставила», что никто в семействе ей «не смел противоречить», называя себя «ни вдовой, ни мужней женой», хотя слово «семья» не «сходило с её уст».

В семье Головлевых отсутствуют нравственные начала. По мнению, критика А.А.Жук, «духовное начало» у каждого из ее членов «загнано и искажено», и если оно и предпринимает попытки прорваться, то «в склонности к полётам безумных фантазий» или в стремлении к «чудачеству и шутовству», или «в потребности общения (хотя бы поесть и поиграть в карты)»Жук А.А. Послесловие к роману Господа Головлёвы. М., 1986. С.280..

«Порфишка-подлец» очень тонко прочувствовал слабое место матери - ее любовь к себе, и, постоянно воздействуя на него, не только достигал собственной выгоды, но и способствовал дальнейшему растлению души Арины Петровны.

В «дворянском гнезде» Головлевых происходит подмена понятий истинных отношений ложными. Отсутствие духовного начала у Владимира Михайловича и Арины Петровны, ее увлечение собственностью влечет за собой деградацию всего потомства Головлевых.

Рисуя образ матери, жены, хозяйки села Головлева, Щедрин показывает Арину Петровну жертвой объективных отношений, наделяет её образ трагическим содержанием. «Она, - считает Покусаев, - обманывается, что приобретательство для неё не самоцель, а только тяжёлый крест» Покусаев Е.И. «Господа Головлевы» М.Е. Салтыкова-Щедрина. С.65..

Салтыков-Щедрин же, характеризуя Арину Петровну с точки зрения материнства, пишет: «...В ее глазах дети были одной из тех фаталистических жизненных обстановок, против совокупности которых она не считала себя в праве протестовать, но которые тем не менее не затрагивали ни одной струны её внутреннего существа…». Отсутствие материнских нежных чувств у Арины Петровны, безлюбовное отношение к детям обозначились в головлевских наследниках некой ущербностью в их духовном развитии. Именно этот противоестественный процесс Щедрин считает одной из основных причин появления в семье деградированных личностей и распада семейных отношений.

У Арины Петровны, замечает сатирик, были свои приёмы и методы воспитания детей, выработанные ею самою: дети делились на «любимчиков» и «постылых». Сама она разделяла детей по категориям: «о старшем сыне и об дочери она даже говорить не любила; к младшему сыну была более или менее равнодушна и только среднего, Порфишу, не то чтоб любила, а словно побаивалась». Тем не менее, Порфирий был любимчиком. Но, говоря об Арине Петровне как о матери, писатель, будто вскользь, уточняет: «У неё была слишком независимая <...> холостая натура, чтобы она могла видеть в детях что-нибудь, кроме лишней обузы. <...> Она только тогда дышала свободно, когда была одна со своими счетами и хозяйственными предприятиями». Материнские чувства Арины Петровны были вытеснены стремлением к накоплению капитала, и это, как показывает Щедрин, не огорчало Владимира Михайловича.

Старший сын, Степан Владимирович, «рано попал в число «постылых» для матери, но зато слыл любимцем у отца, к которому он приходил в моменты отъезда матери и читал стихи с отцом, а также «доставалось ведьме» - отец не стеснял себя в присутствии сына в неделикатном отношении к своей жене и матери сына, в чем его поддерживал Степан. Писатель, рисуя личностные отношения супружеской пары, пишет, что Арина Петровна в таких случаях «чутьём угадывала их занятия; неслышно подъезжала к крыльцу и <...> подслушивала весёлые речи. Затем следовало немедленное и жестокое избиение Стёпки-балбеса.

«- Убить тебя надо! - <...> твердила ему Арина Петровна, - убью - и не отвечу! И царь меня не накажет за это».

Салтыков-Щедрин ни разу не заговорил о душевных переживаниях Арины Петровны по поводу детей. Он как будто видит некую целесообразность, заменив слово «душа» словом «сердце», когда говорит об Арине Петровне, и чаще всего тогда, когда речь идёт о поступках любимчика Порфиши.

С едкой иронией он замечает: несмотря на то, что сердце матери предчувствовало неладное, подозревало неискренность в любимчике, но все же «...как ни сильно говорила в ней уверенность, что Порфишка - подлец только хвостом лебезит, а глазами всё-таки петлю накидывает, но ввиду такой беззаветности и её сердце не выдерживало. И невольно рука её искала лучшего куска на блюде», чтоб передать его ласковому сыну, несмотря на то, что один вид этого сына поднимал смутную тревогу: « ...поглядит-поглядит, бывало, на него Арина Петровна, и так и раскипятится её материнское сердце… ».

Искаженные представления о добре и зле изуродовали душу матери - хранительницы семейного домашнего очага, и обозначились в том, что счастье и гордость Арины Петровны стали составлять не успехи и радости детей, а удесятерённое состояние, собранное ею в течение сорока лет. И чем интенсивнее росло состояние, которое она после смерти хотела бы «на тот свет забрать, да нельзя», тем властолюбивей и жестче она становилась, тем далее отходила она от детей, от своего Богом данного предназначения женщины и жены. Практицизм, забвение духовных ценностей, связи и отношения, основанные на утилитарном материальном интересе, становятся основными законами существования семьи Головлевых, в которой Арина Петровна выполняет главенствующую роль.

Арина Петровна сама вытеснила из себя самое ценное, что считалось таковым у людей всех времен и народов - материнские чувства. «В головлёвском доме лишь ей одной принадлежит привилегия действовать», всех остальных членов семьи она лишила этой возможности. Все дети ее пассивны и апатичны, в них не было заложено с детства стремления к созидательной деятельности, так как это была «прерогатива маменьки» Турков А.М. М.Е. Салтыков-Щедрин. М., 1965. С. 222. . Деятельность Арины Петровны определялась односторонней направленностью, в которой она «единолично и бесконтрольно управляла обширным головлевским имением, жила уединенно, почти скупо, с соседями дружбы не водила…».

Арина Петровна самозабвенно направляет свою жизненную энергию на увеличение капитала и вроде бы добивается успеха: могущество головлёвского рода неоспоримо («какую махину выстроила» - горделиво осознаёт она сама). Однако отмена крепостного права - «катастрофа» - подорвала самодержавную систему, дворянско-помещичье хозяйство, а также выбила почву из-под ног Арины Петровны.

Представленная Щедриным реформа 1861 года в романе в восприятии владельцев угодий выглядит как стихийное бедствие, схожее с землетрясением. Арина Петровна с тревогой ожидает грядущую «катастрофу». «Первый удар властности Арины Петровны был нанесён не самой отменой крепостного права, сколько теми приготовлениями, которые предшествовали этой отмене, - поясняет сатирик, - Арина Петровна как-то вдруг выпустила из рук бразды правления и в течение двух лет только и делала, что восклицала: «Хоть бы одно что-нибудь - пан либо пропал! а то: первый призыв! Второй призыв! Ни богу свечка, ни чёрту кочерга!». Состояние ожидания очередного толчка Щедрин называет «приготовлениями», которые впоследствии разрушат привычный уклад жизни.

В этом состоянии воображение Арины Петровны рисует мрачные картины. «…То представится ходит она по пустому дому, а людишки в людскую забрались и жрут! Жрать надоест - под стол бросают! То покажется, что заглянула она в погреб, а там Юлька с Фешкой так-то за обе щеки уписывают, так-то уписывают! Хотела было она реприманд им сделать - и поперхнулась…». Арину Петровну гнетут мелочи, пустяки, которые она сама себе выдумывает: круг ее интересов не выходит за пределы накопительства.

Щедрин показывает Арину Петровну «не деятелем», а лишь мастером «расчётливых выгодных комбинаций», да и в целом Арина Петровна по своей натуре не созидатель, а, скорее, разрушитель. Писатель изображает ее хищницей, высматривающей добычу, которая в период подготовки реформы сама идет ей в руки. И хотя отмена крепостного права в сознании Головлёвых - трагедия, Арина Петровна и в это смутное время умеет извлечь для себя выгоду.

Свои планы существования и в новых обстоятельствах Арина Петровна видит в пустяках, желая выращивать «капустку» и «картофелец» рядом с «могилкой папеньки». Даже овдовев, она не стремится стать ближе к детям, о них она и не вспоминает, ей безразличны дела и заботы, которыми станут жить ее сыновья и дочь в иных жизненных условиях. Даже в критические моменты жизни лучшие материнские качества не пробуждаются в Арине Петровне. Смерть отца и мужа не объединила семейство Головлевых. Судьбы детей и внуков, которыми обычно живут люди в преклонном возрасте, не затронули и овдовевшего сердца Арины Петровны.

Повествуя об Анне Владимировне, дочери Арины Петровны, которая, желая обзавестись семьей, «в одну прекрасную ночь бежала из Головлёва с корнетом Улановым и повенчалась с ним, автор больше внимания уделяет реакции, последовавшей со стороны матери на факт замужества. Арина Петровна бурно негодовала по этому поводу: «Так без родительского благословения, как собаки, повенчались! Да хорошо ещё, что кругом аналоя-то муженёк обвёл! Другой бы попользовался - да и был таков! Ищи его потом, да свищи!».

Писатель, придавая особый драматизм этому событию, рисует безучастность и жестокость матери, которая все же, невзирая на неблагоприятные обстоятельства вступления в брак своей единственной дочери, «взяла» и «выбросила кусок» молодоженам в виде деревушки, назвав его «родительским благословением». Но она не имеет представления о моральной поддержке, материнском напутствии, о том, что говорят в таких ситуациях друг другу близкие люди. Родительское благословенье Арина Петровна видит только в отщиплении от огромного своего состояния определенной части, да к тому же не лучшей, а худшей.

Став бабушкой, Арина Петровна не испытывает естественных нежных чувств, она не ощущает событийности в этом явлении, что становится ясно после ее слов о внучках, которых она ядовито называет «щенками».

В романе показана немедленная предприимчивость деятельной натуры Арины Петровны, сумевшей и из этой трагической ситуации извлечь материальную выгоду для себя. Стараясь выжать как можно больше из маленького имения, она откладывала «выжатое в опекунский совет», заботясь об увеличении своего капитала, хотя сама по этому поводу говорила, что несёт большие материальные затраты на содержание и воспитание сироток.

Арина Петровна создала могущество головлевского рода. Но вместе с этим у нее возникает какое-то чувство обманутых надежд, вызванное детьми, их «непочтительностью», неумением «угодить» родителям. Вся богатая жизнь Арины Петровны бедна радостями.

И под конец ее гнетут в Погорелке не недостатки, а «ощущение пустоты».

Реальная жизнь в доме Головлевых выступает как арена серьезнейших конфликтов, первой жертвой которой становится старший сын Головлевых Степан. Писатель с горечью замечает, что не имеющий средств и поэтому не способный в силу своего безденежья содержать себя, Степан вынужден стать нахлебником и приживалом у богатых студентов университета. До сорока лет он вёл безалаберный образ жизни, не женился, не завёл себе семьи, прокутил дом в Москве, не сыграл никакой роли в ополчении, куда он было записался, долго попрошайничал у богатых торговых мужиков, принадлежавших его матери и, опустившись до самой крайней точки человеческого бытия, возвратился в Головлёво.

Щедрин не обвиняет Степана, являющегося заблудившейся душой в пустой и мнимой действительности. Писатель констатирует, что высоким побуждениям в Степане просто неоткуда было взяться, ведь для него, выросшего в головлевских стенах, нет опыта выживания.

Ложь, игра, неестественность в поведении родителей сделали свое темное дело в становлении судеб их детей. Уже в первых сценах романа автор повествует о том, какой неестественной и фальшивой видели Арину Петровну ее дети: «… она любила в глазах детей разыграть роль почтенной и удручённой матери и в этих случаях с трудом волочила ноги и требовала, чтобы её поддерживали под руки девки. А Степка-балбес называл такие торжественные приёмы - архирейским служением, мать - архирейшею, а девок Польку и Юльку - архиерейшинами жезлоносицами». Дети видели неестественные поступки в поведении матери, разоблачали их сущность. Степан не скупился на язвительные оценки поведения матери. Еще в период своей жизни в Головлево, будучи молодым, называл мать то архирейшею, то министром, то ведьмой.

Мрачной иронией звучит у Щедрина сравнение Степана Владимировича с евангельским блудным сыном, которого отец встретил с радостью и ликованием на пороге своего дома. Здесь же, вместо милосердного отца, встречающего заблудшего сына, Степана Владимировича встречает «злая старуха», оцепеневшая в «апатии властности», от которой Степан добра не ждет.

Эта зеркальность евангельской притчи выполняет такую же функцию, как эпиграф в «Анне Карениной»: в обоих случаях Священное Писание становится той «плоскостью симметрии», через которую Благодать высшей правды преломляется как безблагодатность земного существования. Данный сюжет проиграется в романе у Салтыкова-Щедрина еще раз, когда своего сына будет встречать уже Порфирий Владимирович.

Страшную, угнетающую атмосферу, существующую вокруг семьи, в которой человек перестает думать и осознавать себя, изображает Щедрин в барском поместье Головлевых. Со Степаном именно так и происходит, потому-то он и не стремится думать и осознавать происходящее, «признаки нравственного отрезвления, появившиеся было в те часы, покуда он приближался просёлком к Головлёву, вновь куда-то исчезли. Легкомыслие опять вступило в свои права, а вместе с тем последовало примирение с «маменькиным положением». Теперь, в этой атмосфере, больше всего занимала его голову одна мысль: « И куда она экую прорву деньжищ девает! - удивлялся он <...>, - братьям, я знаю, не ахти сколько посылает, сама живёт скаредно, отца солёными полотками кормит... В ломбард! больше некуда как в ломбард кладёт».

Потом эта же мысль Степана получит некоторое развитие, а поскольку он с утра до вечера голодал и только о том и думал, как бы чего-нибудь поесть и «какими бы средствами сердце матери смягчить, чтобы она души в нём не чаяла», он стал обсуждать эту мысль с земским. По совету земского, «слово» нужно было найти к матери такое, и это слово есть, только для этого нужно «...либо проклятие на себя наложить,<...> либо чёрту душу продать. В результате ничего другого не оставалось, как жить на «маменькином положении».

И это «маменькино положение» продолжало превращать Степана в существо, опускающееся на самую крайнюю, низшую ступень жизни. Писатель сочувствует Степану, отмечая при этом, что в нем осталась только его животная организация. Душевных страданий, мольбы к Богу в заточении не возникает у старшего сына Арины Петровны, он, как простейшее животное, сохранил только хватательный рефлекс, чтобы выжить.

«- Вчерашний суп, полоток и баранина - это, брат, постылому! - сказал он повару, - пирога, я полагаю, мне тоже не дадут!

Это как будет угодно маменьке, сударь.

Эхма! А было время, что и я дупелей едал! едал, братец! <...>

А теперь и опять бы покушали?

Не даст <...>. Сгноит, а не даст!».

Писатель показывает воспоминаниями Степана, когда с ним случались моменты «нравственного отрезвления» и в памяти воскрешались судьбы его предшественников, закономерность его положения в родном семействе: «Вот дяденька Михаил Петрович, который тоже принадлежал к числу «постылых», и которого дедушка Петр Иванович заточил к дочери в Головлево, где он жил в людской и ел из одной чашки с Трезоркой. Вот тетенька Вера Михайловна, которая из милости жила в Головлевской усадьбе у братца Владимира Михайловича, которая умерла от «умеренности», потому что Арина Петровна корила ее каждым куском, съедаемым за обедом, и каждым поленом дров, употребляемым для отопления ее комнаты…».

Степан, осознавая свою безысходность и обреченность, убегает из надоевшей ему баньки. Вряд ли это можно назвать осознанным протестом. Но даже в критический момент жизни сына, убежавшего из материнской тюрьмы, мы не видим в Арине Петровне чувств сострадания и раскаяния, Щедрин показывает только ее холодный расчет и предприимчивость.

Вереницу «блудных детей», возвращавшихся в Головлёво, открыл собой Степан Владимирович. В родной угол дети возвращаются только умирать.

Спустя десять лет из Петербурга возвратился умирать в головлёвское имение и дубровинский барин Павел Владимирович Головлёв, бессемейный, пьющий и больной человек.

Щедрин, посвящая нас в мир Павла Владимировича, с сердечной болью рисует то небытие, в которое он постоянно уходит. Созданный Павлом мир иллюзий забирает у него силы, опустошает и выматывает его, превращая в некий механизм-манекен, лишенный каких-либо чувств, в том числе и родственных: ни почтения к матери, ни сочувствия племянницам - сиротам, которых вместе с Ариной Петровной обобрал Иудушка, Павел в этом мире не испытывал. Только сожительствовавшая некогда с Иудушкой экономка Улитушка могла входить в его антресоли, куда приносила ему еду и водку. Даже перед лицом своей смерти Павел не думает о возможном покаянии, о внутреннем самоочищении, нет у него желания обратиться к Богу, не хочет он видеть ни мать, ни племянниц.

Равнодушие к умирающему Павлу царит во всём доме. Неслучайно Павлу Владимировичу дом кажется наполненным тенями: «Одиночество, беспомощность, мёртвая тишина - и посреди этого тени, целый рой теней. Ему казалось, что эти тени идут, идут, идут...». Вместе с этими «тенями» Щедрин являет к Павлу Владимировичу брата Порфирия Владимировича, но не затем, чтобы облегчить последние мгновения умирающего, как это делает Константин Левин для своего брата Николая, а все по той же причине овладения наследством. Щедрин рисует страшную сцену, в которой Иудушка, вышедший из роя теней, будто вампир, забирает у незащищённого и беспомощного брата последние остатки жизни.

Вся сцена посещения Порфирием брата Павла построена писателем так, что почти физически ощутимо состояние Павла, который задыхается и корчится от бессильной ярости.

Смертью хозяина села Дубровина Павла писатель повторяет почти весь ритуал похорон Степана. Этот повтор у Щедрина нагнетает ощущение обреченности, отсутствия движения вперед. Автор, усиливая напряженность в романе, обращает свой взор на все увеличивающую пустоту, которая после смерти Павла заполнила собой пространство головлевской усадьбы.

Для Щедрина теперь средоточьем пристального внимания становится Иудушка, потому что с момента похорон Павла он один из второго поколения Головлевых является основным хозяином в имении. Следующей жертвой для него, не унимающегося даже на поминках брата, становится сама Арина Петровна, вырастившая его со своим особым «сердечным пристрастием». И Иудушка, выбрав «приличный сюжет», сразу же, не замедлив, начинает тиранить Арину Петровну обрывками поминального празднословия, «безнадёжной канителью» о том и о сём, пустопорожними богословскими спорами.

Смысл прозвания «Иудушка» не раз обсуждался в щедриноведении. Согласно Е.Покусаеву, уменьшительный суффикс «сразу как бы житейски приземляет героя, выводит его из сферы значительных социально-моральных деяний и переносит в иную область, в область будничных отношений и делишек, обыкновенного существования» Покусаев Е.И. «Господа Головлевы» М.Е. Салтыкова-Щедрина. С.87.. Иудушка - это Иуда, «где-то здесь, рядом, под боком у домашних, совершающий каждодневное предательство». Для Д.П.Николаева прозвище героя - еще один намек на его лицемерие: «Само слово "Иудушка" как бы контаминирует в себе два понятия - "Иуда" и "душка", из которых второе обозначает то, кем герой прикидывается, а первое - то, кем он на самом деле является» Николаев Д.П. Салтыков - Щедрин и реалистический гротеск. М., 1977. С. 65..

Более точным представляется замечание С.Телегина: «Иуда предал Христа по наущению самого сатаны, вошедшего в него. [...] Но Порфиша слишком мелок для такой великой трагедии, и поэтому он - только Иудушка, а не Иуда, мелкий бес, но он и страшен этой своей мелочностью» Телегин С.М. «Не так страшен черт, как его малютки»: [анализ романа М.Е. Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы»] // Рус. словесность. - М., 1997. - № 5. С. 120..

В литературоведении неоднократно разбирался феномен Иудушкиного лицемерия-пустословия (прецедент создал сам писатель, подробно поведавший об отличиях Иудушки и Тартюфа). Образ Порфирия явно строится на контрасте двух образов: того, кем является Иудушка, и того, кем он представляется, старается слыть. Но остался незамеченным тот факт, что оба эти образа равно мифологизированы и в равной степени основаны на библейских образах. Один и тот же поступок, одно и то же слово по-разному интерпретируется Иудушкой и повествователем, но основа для трактовок одна.

Во время «семейного суда» над братом Степаном «Порфирий Владимирыч готов был ризы на себе разодрать, но опасался, что в деревне, пожалуй, некому починить их будет». Разорвать ризы - значит, с точки зрения правоверного (иудея), засвидетельствовать богохульство. И в самом деле, поступок брата, который «в помойную яму» выбросил маменькины «трудовые денежки», должен представляться Иудушке богохульством (не важно, что Порфирий думает на самом деле).

Иудушка мнит себя праведником (в письме племянницам он «себя называл христианином, а их - неблагодарными») и, вероятно, даже посланцем неба. Кем он является на самом деле - уже много раз указывалось в литературоведении: Иудушка - это «сатана», «паук», «змей», «кровопивец» и т. п. С. Телегиин находит в образе Иудушки черты василиска Там же. С. 121.. Два плана - «священный» и «инфернальный» - сталкиваются в границах абзаца и даже предложения. «Лицо у него было бледно, но дышало душевным просветлением; на губах играла блаженная улыбка; глаза смотрели ласково, как бы всепрощающе [...] Улитушка, впрочем, с первого же взгляда на лицо Иудушки поняла, что в глубине его души решено предательство».

Порфирий Головлев - это один из тех общечеловеческих типов вроде Яго, Тартюфа, Гарпагона, которые в продолжение многих веков служат нарицательными именами для представления самого крайнего искажения человеческой природы. Личности, окружающие Порфирия Головлева, смешны, ничтожны, в своем роде отвратительны, но они возбуждают в вас глубокую, скорбную жалость, когда вы видите их в руках этого Иудушки и закидывателя петель. Даже сама патриарша головлевского рода, Арина Петровна, столь грозною рисовавшаяся перед нами в «Семейном суде», в своем дореформенном величии, является в последнем очерке подавленною новыми порядками, сбитою с своего пьедестала, ограбленною своим сыном, все тем же Иудушкой. Как она унижается перед ним, заискивает, как возмущаются и стонут в ней кое-какие остатки человеческих чувств перед непоколебимым бесчеловечием Иудушки, перешедшим всевозможные пределы лицемерной черствости. Как она отчаянно хватается за последний атрибут своей попранной патриархальной власти - за свое родительское проклятие, конечно, чтобы испытать безуспешность и этой последней соломинки. Зрелище какого страшного искажения человеческой природы нарисовал перед нами Салтыков-Щедрин, что он мог заставить ужаснуться перед этим зрелищем даже старуху Головлеву, эту, в свою очередь, развалину человечества.

Отличительная черта Иудушки - пустословие очень ярко обрисовывается автором в тексте, например в этой цитате чаепития в Головлевке:

«Чашки поочередно наполняются чаем, и самовар начинает утихать. А метель разыгрывается пуще и пуще; то целым снежным ливнем ударит в стекла окон, то каким-то невыразимым плачем прокатится вдоль печного борова. - Метель-то, видно, взаправду взялась, - замечает Арина Петровна: - визжит да повизгивает! - Ну, и пущай повизгивает. Она повизгивает, а мы здесь чаек попиваем - так-то, друг мой, маменька! - отзывается Порфирий Владимирович. - Ах, нехорошо теперь в поле, коли этакой гнев Божий застанет! - Кому нехорошо, а нам горюшка мало. Кому темненько и холодненько, а нам и светлехонько и теплехонько. Сидим да чаек попиваем, и с сахарцем, и со сливочками, и с лимонцем. А захотим с ромцем, и с ромцем будем пить... - Да коли-ежели теперича... - Позвольте, маменька. Я говорю: теперича в поле очень нехорошо. Ни дороги ни тропочки - все замело. Опять же волки. А у нас здесь и светленько и уютненько, и ничего мы не боимся. Сидим здесь да посиживаем, ладком да мирком. В карточки захотелось поиграть - в карточки поиграем; чайку захотелось попить - чайку попьем, сверх нужды пить не станем, а так, сколько нужно, столько и выпьем. А отчего это так? Оттого, милый друг, маменька, что милость Божья не оставляет нас. Кабы не Он, Царь Небесный, может, и мы бы теперь в поле плутали, и было бы нам и темненько и холодненько... В зипунишечке каком-нибудь, кушачок плохонький, лаптишечки... - Чтой-то, уж и лаптишечки! Чай, тоже в дворянском звании родились? Какие ни есть, а все-таки сапожишки носим! - А знаете ли вы, маменька, отчего мы в дворянском званьи родились? Все оттого, что милость Божья к нам была. Кабы не она, и мы сидели бы теперь во избушечке, да горела бы у нас не свечечка, а лучинушка, а уж насчет чайку да кофейку, об этом и думать бы теперь, не смели! Сидели бы, я бы лаптишечки ковырял, вы бы щец там каких-нибудь пустеньких поужинать собирали, Евпраксеюшка красно ткала... А, может быть, на беду, десятский еще с подводой бы выгнал... - Ну, десятский в этакую пору с подводой не нарядит! - Как знать, милый друг, маменька! А вдруг полки идут! Может быть, там война или возмущение - чтобы были полки в срок на местах! Вот, намеднись, становой сказывал мне, Наполеон III помер - поверьте, теперь французы куролесить начнут! Натурально, наши сейчас вперед -- ну, и давай; мужичок, подводку. Да в стыдь, да в метель, да в бездорожицу - ни на что не посмотрят: поезжай, мужичок, коли начальство велит! А нас с вами покамест еще поберегут, с подводой не выгонят! - Это что и говорить! велика для нас милость Божия» и пр., и пр.

Тут важна не та лицемерно-религиозная форма, в которую облекает Иудушка свою циническую похвальбу, а самая мерзость этой похвальбы, практикующаяся в разных формах, не менее цинических, по всей поверхности земного шара. А вот другая сцена, показывающая, как Иудушка, ограбивши мать, елико возможно, отбирая от нее имение умершего брата Павла, провожает ее в захудалую усадьбу почти на голод и холод.

«Все встали и помолились; затем Арина Петровна с всеми перецеловалась, всех благословила... по-родственному, и, тяжело ступая ногами, направилась к двери. Порфирий Владимирович, во главе всех домашних, проводил ее до крыльца, но тут, при виде тарантаса, его смутил бес любомудрия... «А тарантас-то, ведь, братцев!» - блеснуло у него в голове. - Так увидимся, добрый друг, маменька! - сказал он, подсаживая мать и искоса поглядывая на тарантас. - Коли Бог велит... отчего же и не увидеться! - Ах, маменька, маменька! проказница вы, право! Велите-ка тарантас-то отложить, да с Богом на старое гнездо... право! - лебезил Иудушка. Арина Петровна не отвечала; она совсем уже уселась и крестное знамение даже сотворила, но сиротки что-то медлили. А Иудушка, между тем, поглядывал да поглядывал на тарантас. - Так тарантас-то, маменька, как же, вы сами доставите, или прислать за ним прикажете?- наконец, не выдержал он. Арина Петровна даже затряслась вся от негодования. - Тарантас мой! - крикнула она таким болезненным криком, что всем сделалось неловко и совестно. - Мой! мой! мой тарантас! Я его... у меня доказательства... свидетели есть! А ты... а тебя... ну, да уж подожду... посмотрю, что дальше от тебя будет! Дети! долго ли? - Помилуйте, маменька! Я ведь не в претензии... если бы даже тарантас был дубровинский... - Мой тарантас, мой! Не дубровинский, а мой! слышишь! - Слушаю, маменька... Так вы, голубушка, не забывайте нас... попросту, знаете, без затей! Мы к вам, вы к нам... по-родственному! - Сели, что ли? Трогай! - крикнула Арина Петровна, едва сдерживая себя. Тарантас дрогнул и покатился мелкою рысцой по дороге. Иудушка стоял на крыльце, махал платком и, покуда тарантас не скрылся совсем из виду, кричал ему вслед: - По-родственному! Мы к вам, вы к нам... по-родственному!»

Иудушкино пустословие приводит к тому, что не только для него, но и для окружающих стирается грань между двумя мирами. В этической системе Щедрина это один из самых больших грехов. Петенька рассказывает о намерении отца лишить детей наследства: «Он намеднись недаром с попом поговаривал: а что, говорит, батюшка, если бы вавилонскую башню выстроить - много на это денег потребуется? [...] проект у него какой-то есть. Не на вавилонскую башню, так в Афон пожертвует, а уж нам не даст!». С.Телегин справедливо утверждает, что намерение Порфирия построить «самое богоборческое и сатанинское изобретение человечества, возжелавшего добраться до небес и сесть на место Бога», - отнюдь не случайно. Подобный же «подвиг» намеревались совершить и глуповцы. Но главное в этом эпизоде - не сатанинская гордыня Иудушки, а его полное безразличие к тому, на что именно употребить деньги: на строительство Вавилонской башни или на Афонский монастырь.

Естественный следующий шаг - размывание границ между сакральным и инфернальным. Иудушка «молился не потому, что любил Бога и надеялся посредством молитвы войти в общение с ним, а потому, что боялся черта и надеялся, что Бог избавит его от лукавого». Ср.: «Иудушка отплевывается и смотрит на образ, как бы ища у него защиты от лукавого». В черновиках Порфирий «по заведенному порядку, взывал к божеству: поспешай! - но ежели божество медлило, то он не раздумывался прибегнуть и к другой таинственной силе, которая, по мнению людей бывалых, в житейских делах иногда даже успешнее содействует». Иудушка, несмотря на свою богомольность, осознает, «что ежели маменька начинает уповать на Бога, то это значит, что в ее существовании кроется некоторый изъян». Итак, упование на Бога есть признак непорядка в системе головлевской жизни. Щедрин недаром называет Иудушку «идолопоклонником». Едва ли не единственный случай, когда Порфирий Головлев представляет себе гневного Бога, также связан с ритуалом - ритуалом возможного материнского проклятия.

Салтыков шел по пути углубления одной определение психологической черты в многоплановом раскрытии, в различных жизненных ситуациях. В каждом конкретном случае, эпизоде открывается новая сторона, какие-то новь оттенки лицемерной натуры Иудушки. Страсть к праздному слову не индивидуальная принадлежность Порфирия. Сатирик возвел ее в категорию общую и социальную. Сознательное лицемерие вызывает, говорил сатирик, «негодование и страх», а бессознательное лицемерие, лганье и пустословие -- скуку и омерзение.

В современной России сатирик отмечал распространение разных форм лицемерия. Он ставил этот исторический факт в прямую зависимость от процессов упадка, разложения, происходивших в помещичьем классе после отмены крепостного права. В главе «Расчет» писалось об этом специально. С одной стороны, из дворянских семей выталкиваются в жизнь целые выводки ловких и проворных людей, которые чутко угадывают новые веяния, приспосабливаются к ним, облекаясь по надобности то в новую, то в старую «шкуру», и вскоре становятся, как иронически говорит сатирик, истинными «делателями века сего».

С другой же стороны, злополучные помещичьи гнезда выбрасывают в жизнь, и чем ближе к бесславному концу, тем чаще, целые коллекции неудачников, празднолюбцев, худосочных «заморышей». Салтыков пишет о Головлевых: «В течение нескольких поколений три характеристические черты проходили через историю этого семейства: праздность, непригодность к какому-то ни было делу и запой. Первые две приводили за собой пустословие, пустомыслие и пустоутробие, последний -- являлся как бы обязательным заключением общей жизненной неурядицы».

В щедринской характеристике Иудушка как бы сконцентрировал в себе черты головлевского, то есть помещичьего, вырождения, распада. В пустословии, в лицемерии сатирик увидел особую форму социального и духовного разложения класса, исторически изжившего себя, отравляющего атмосферу миазмами гниения. Автокомментарии, как и вся художественная история семьи Головлевых, дают основание утверждать, что так расширительно понимал тип Иудушки сам Салтыков.

Пакостник, лицемер и пустослов Иудушка художественный тип мирового масштаба.

Вот почему из множества возможных вариантов конца романа он выбрал наиболее сложный и трудный именно в психологическом отношении. Салтыков показал, как в отвратительной личности Иудушки, погрязшего в пошлости подлости, дошедшего до крайних пределов нравственного падения, пробуждается что-то «человеческое», что-то похожее на угрызения совести.

Автор заставил Иудушку под конец жизни заглянуть в свою опустошенную душу и содрогнуться. При этом, ни о каком сочувствии или жалости к «кровопивцу», конечно, не может быть и речи. Авторская позиция осталась неизменной: бесконечная вереница преступлений Иудушки, его хищнические повадки, его бездушие и жестокость, изощренные приемы угнетения, его цинизм и лицемерие -- все это в душе автора, гуманиста и революционного демократа, вызывает естественное чувство омерзения и негодования. Он показывает Иудушку как ненавистного ему лицемера и «кровопивца», который всю жизнь только мучил, тиранил, истязал и своих, и чужих, не щадя никого, кто попадался на его пути. И все же несмотря на это, в конце романа появляется трагическая интонация. Заключительные страницы «Головлевых» написаны так, что не остается сомнения в пробуждении в Иудушке чего-то похожего на угрызения совести, или, как говорит автор, «одичалой совести». Его решение проститься с могилой матери было принято после длительного, мучительного раздумья. Поведение Иудушки резко меняется. В конце своего жизненного пути он как бы преобразился, стал другим, в нем появились страдальческие черты.

Автор мог завершить роман естественной смертью своего героя. Но такое решение не удовлетворяло Салтыкова. Нужно было придумать для Иудушки более страшный конец. Чувство справедливости требовало, чтобы Иудушка, прежде чем уйти из жизни, испытал на себе моральные терзания и муки, которые он причинил другим, чтобы он в какой-то степени осознал свою виновность, всю чудовищность совершенных им преступлений, всю никчемность, бессмысленность, мрачную пустоту своего жалкого существования. Салтыков и на последних страницах романа беспощаден к лицемеру и «кровопивцу».

Иудушки пробудилась «одичалая совесть» только тогда, когда он оказался на краю могилы, когда он стал немощным, дряхлым и уже не мог совершать новые злодеяния.

Разнообразие жестов, интонационных оттенков речи характеризуют Иудушку. В то же время следует чети разграничить сцены, где автор фиксирует внимание читателя на притворстве и лицемерии Иудушки, и те случаи когда Иудушка не разыгрывает роль и в нем пусть слабо, пусть смутно, но проявляются какие-то проблеск человеческих эмоций.

Иудушка -- сложный психологический тип. Он наделен не только чертами, характеризующими его как помещий хищника, как представителя деградирующего дворянств он одновременно и носитель общечеловеческих пороков.

Как мы уже отмечали, семейство Головлевых насчитывает три поколения, и третье - внуки Арины Петровны и Владимира Михайловича. Как известно, у Порфирия была в Петербурге семья, но жена умерла, оставив двоих сыновей на попечение Иудушки: Петеньку, которого «как и всякого блудного дворянского сына», «не отдавшего себе никакого отчёта в жизненных целях, как-то инстинктивно тянет в своё место», и Володеньку, неспособного, как и все Головлёвы, что-либо делать и содержать самостоятельно себя и свою семью, кроме того, с Ариной Петровной жили еще ее внучки Аннинька и Любинька.

В минуту отчаяния Петенька прибывает в Головлёво, как в последнее «своё место», куда только и мог он приехать с таким грузом внутри: проигравший в карты казённые деньги и ждавший тюрьмы.

Писатель, отстранившись от происходящих событий, задается вопросом по поводу такого появления в Головлеве внука Арины Петровны и сына Порфирия Владимировича: на что он надеется? чего ищет? «что-то будет из этой поездки? совершится ли чудо, которое должно превратить камень в хлеб, или не совершится?»

Пытаясь ответить и прояснить ситуацию, Щедрин подчеркивает бессмысленное появление в имении головлевского отпрыска: «Конечно, Петенька может быть и не понимал своего отца, но во всяком случае он не знал за ним ни одного чувства, ни одной слабой струны, за которую предстояла возможность ухватиться и, эксплуатируя которую, можно было бы чего-нибудь достигнуть», «он чувствовал только одно: что в присутствии отца он находится лицом к лицу с чем-то необъяснимым, неуловимым». Реакцию отца на неожиданный приезд сына Щедрин изображает почти так, как встретила своего первого сына Арина Петровна. Душевная пустота Иудушки, тревожно ощущаемая Петенькой, роднит отца с бабушкой. Арина Петровна с приездом Петеньки вспоминает потрясения её собственные, связанные с возвращением её сына «балбеса». «И сдаётся ей, что она всю ту же знакомую повесть слышит, которая давно, и не запомнить когда, началась. Закрылась было совсем эта повесть, да вот и опять нет-нет возьмёт и откроется на той же странице». Предчувствие Арины Петровны оправдалось. Совпал и финал повестей: «ни один мускул не дрогнул на деревянном лице Порфирия Владимировича, ни одна нота в его голосе не позвучала чем-нибудь похожим на призыв блудному сыну».

Смиренная просьба сына, его истерическая мольба о помощи, наконец, гневные обвинения в жестокости наталкиваются на глухую стену, сложенную из ласковых расспросов и умильных разглагольствований. Щедрин, помня народную мудрость, гласившую: «Яблочко от яблоньки далеко не откатится» или «что посеешь - то пожнёшь», разоблачает Порфирия Владимировича, который так же, как и Арина Петровна в своё время, обрекает своего родного сына на смерть, тем самым разрывает связующую цепь времён, не задумываясь о продолжении рода Головлёвых.

Жутким смертным приговором для своего сына открывается смысл отцовского напутствия, который как всегда говорил ласковым голосом: «Уезжай, брат! Эй, кто там? велите-ка для молодого барина кибитку закладывать. Да цыплёночка жареного, да икорки, да ещё там чего-нибудь... яичек, что ли... в бумажку заверните... На станции, брат, и закусишь, пока лошадей подкормят. С богом!».

Два сына Порфирия Владимировича погибают не без его участия («…у Щедрина, - как писал Н.К. Михайловский, - обе эти развязки происходят за кулисами» Михайловский Н.К. Щедрин // М.Е. Салтыков-Щедрин в русской критике. М., 1959. С.443.), и Иудушка к концу своей жизни прозреет, осознает свои страшные преступления, как это происходит с Ариной Петровной теперь. Там же. С. 444.

«Самой темной и неуютной стороной повернулась жизнь к внучкам Арины Петровны Анниньке и Любиньке», пишет Щедрин; создавая реалистические картины их жизни, он рисует их мрачно и сурово.

Без материальной поддержки, без родительского благословения Аннинька и Любинька отправляются на поиски счастья в мир, представлявшийся им лучше, чем их домашнее положение.

Щедрин, защищая внучку Арины Петровны, отмечает, что не получившая полноценного воспитания Аннинька не имела понятия о значимости в ее судьбе единения двух жизненных начал - духа и плоти, о той разрушительной силе зла, которая может войти в нее и погубить, поскольку «положение русской актрисы очень недалеко стоит от положения публичной женщины».

В данной ситуации автор разделяет позицию Толстого о «единстве духа и плоти». Скользкий путь, на который ступили внучки господ Головлёвых, зарабатывая себе на жизнь своими силами, заканчивается для обеих трагедией. Щедрин показывает начало «творческой деятельности» Анниньки как заблуждение, которое на первых порах представлялось ей весёлым и радужным. Имея представление только о внешней стороне профессии актрисы, Аннинька сделала свою жизнь чем-то вроде «въезжего дома», в ворота которого «мог стучаться каждый, кто сознавал себя весёлым, молодым, богатым». Жизнь актрисы будоражила её. Одинокая, «без руководящей подготовки, без созданной цели, с одним только темпераментом, жаждущим шума, блеска и похвал», она не сразу увидела и осознала себя, «кружащуюся в каком-то хаосе, в котором толпилось бесконечное множество лиц, без всякой связи сменявших одно другое». Тут-то и таилась мрачная драма.

Щедрин прямо и открыто высказывается в адрес артистической деятельности Анниньки, раскрывая жестокую сущность происходящего. «Святое искусство», - утверждает он, - привело её в помойную яму, но голова её сразу так закружилась, что она не могла различить этого».

Сравнивая жизнь Анниньки с каруселью, несущейся по своей заданной траектории движения, сбивающей ее с толку в вертепе наслаждений с разумного человеческого существования, писатель не дает героине времени оглянуться вокруг, прислушаться к общественному мнению, остановиться… И останавливает ее только на самом краю пропасти.

Каким-то странным обречением, «зловещим фатумом» становится у Щедрина «удручающее однообразие», с которым появляется болезнь во всех членах семейства, уход один за другим из жизни головлёвских отпрысков.

Щедрин переводит бытовые зарисовки из жизни сестер в психологический план. И теперь иные картины встают перед их глазами, картины угарного прошлого, в котором оно в их памяти обнажалось в «железной живучести», стремительно выплывало наружу и, вопреки желанию и душевным усилиям - забыть все, нещадно растравляло сердце: вонючие гостиницы, номера, обер-офицеры, обер-офицеры, обер-офицеры; потом начинались иные воспоминания: постоялый двор, пьяные и драчливые ночи, проезжие помещики, хваты-купцы, подбадривающие актёрок чуть ли не с нагайкой в руках. А наутро - головная боль, тошнота и тоска, тоска без конца. Стать на ноги и начать размеренную жизнь после вертепа оказалось невозможно, карусель выбросила их в страшный жизненный тупик, где кроме позора и нищеты ничего нет».

Аннинька и Любинька, считает литературовед М.С. Горячкина Горячкина М.С. Сатира Салтыкова-Щедрина. М.,1965. С 109., в начале романа «по основным чертам своего характера являются типичным героинями дворянских писателей» Там же. С. 110.. , потому Щедрин предоставляет возможность Анниньке, как это принято было в романах того времени, съездить на свою малую родину, осмотреться, осознать и начать жить по-новому.

Однако после посещения Погорелки, в которую она ехала с какой-то тайной надеждой на успокоение, Аннинька понимает, что там то же самое, что и везде, только прикрытое родственной благонамеренностью.

Однако Аннинька не нашла в себе сил поступить так, как решила её сестра Любинька - «умереть от себя», а «приехала умирать» в Головлево.

Как видим, писатель создает картины близкой человеку реальности, ежедневную жизнь, осваивая ее здесь не в качестве заведомо «низкой прозы», а как место серьезнейших конфликтов.

В систему образов романа, помимо персонажей, входит и образ самого поместья Головлево как средоточия мира. Мы видим, что постепенно оно перестает зависеть от внешнего мира и, напротив, начинает диктовать ему свои законы. Поэтому всё, что находится за пределами Головлева, оказывается его продолжением. Не только Головлевы, но и окрестные помещики «не могли хорошенько отличить область ангельскую от области аггельской и в течении всей жизни путались в уяснении себе вопроса, о чем приличествует просить у Бога, а о чем - у черта». Вывод же касательно Иудушки его соседи сделали совершенно верный: «человек, у которого никогда не сходило с языка божественное, до того запутался в своих собственных афоризмах, что, сам того не замечая, очутился на дне чертовщины».

И не только в окрестностях поместья Головлевых, но и во всей стране, по словам Арины Петровны, творится «ни богу свеча, ни черту кочерга!» Более того: если Головлево представлялось Степану «гробом», то в глазах Иудушки «весь мир [...] есть гроб, могущий служить лишь поводом для бесконечного пустословия». Бредовая деятельность Иудушки в мире его грез - только частный случай или, возможно, наиболее полное воплощение практики, господствующей во внешнем мире: «[...] мир делового бездельничества, - замечает автор, - настолько подвижен, что нет ни малейшего труда перенести его куда угодно, в какую угодно сферу».

Если сравнивать роман и «Историю одного города», то следует заметить, что хотя и Головлево, и Глупов находятся в «центре мира», разница между ними существенна. Ведь Глупов - не только средоточие мира «Истории одного города», но, по сути дела, вообще единственный реальный географический объект (все прочие, включая Петербург, явно мифологичны или мнимы). Не то в «Господах Головлевых». Мир не может быть сведен к родовой усадьбе и окрестным селам. Все упоминаемые города и веси - Петербург, Москва, Сергиев Посад и т.д. - существуют сами по себе, не превращаясь в метафоры. Но Головлево и Головлевы сами себя исключают из мира, из жизни; если в начале романа это еще не так заметно, то в последних главах становится очевидным. «Всякая связь с внешним миром была окончательно порвана. Он не получал ни книг, ни газет, ни даже писем», - говорит автор о жизни Иудушки, если ее можно назвать жизнью.

А. Жук обратила внимание на то, что действие романа всего один раз покидает пределы Головлева - чтобы перенестись во мнимый, неистинный, театральный в прямом смысле слова мир богемы. Жук А.А. Послесловие к роману Господа Головлёвы. М., 1986. С.278. Столицы - это прошлое героев; Сергиев Посад - предмет фантазий Арины Петровны, место, куда она якобы собирается уехать перед смертью; как обычно у Щедрина, эти мечтания сопровождаются сдержанно-язвительным комментарием автора об их неосуществимости. Впоследствии такое же намерение в тех же выражениях выскажет Иудушка.

Головлево можно назвать средоточием той вселенной, которую описывает Щедрин, определяющим фактором всех событий. Сам образ поместья - овеществленная метафора семейной судьбы. «Бывают семьи, над которыми тяготеет как бы обязательное предопределение. [...] В жизни этих жалких семей и удача, и неудача - все как-то слепо, не гадано, не думано. [...] Именно такой злополучный фатум тяготел над головлевской семьей»

Однако Головлево - не только безликий фатум, но и активный деятель. Оно одновременно имеет пределы - и не имеет их. Степан, перейдя межевой столб и оказавшись на «постылой» родной земле, видит «бесконечные головлевские поля». «Расстилающаяся без конца даль» открывается взору и в другом имении Головлевых, Погорелке. Но если погорельские поля пробуждают в Арине Петровне «остатки чувств», то головлевские могут привести лишь в отчаяние. Это уже не-пространство, место, где сливаются и исчезают небо и земля: «серое, вечно слезящееся небо осени давило его [Степана]. Казалось, что оно висит непосредственно над его головой и грозит утопить его в разверзнувшихся хлябях земли». Последние слова - нарочитый контраст с ожидаемой идиомой «хляби небесные» - еще один знак «перевернутости» головлевского мира. Даже картина «весеннего возрождения» в Головлеве пронизана образами тьмы, гнили, слизи.

Поместье, таким образом, не только господствует над жизнью своих владельцев, но и организует пространство-время их существования. Анализ текста позволяет выделить четыре плана, в которых (точнее, между которыми) протекает жизнь Головлевых.

Первый план - это так называемая «реальность». Так называемая, потому что как раз она и оказывается наиболее шаткой. Иудушка, в конечном счете, - одна из «теней», порождение тьмы, которая «так таинственно шевелилась» перед умирающим Павлом. Головлево - некий метафизический тупик, уничтожающий пространство и время (для поэтики Щедрина характерно, что все события в безвременье Головлева могут быть точно датированы).

«Сегодня Головлева» - это «ряд вялых, безбразных дней, один за другим утопающих в серой, зияющей бездне времени». Постепенно исчезает даже «скудное чувство настоящего». «Сумерки» охватывают не только настоящее, но и прошлое (в воспоминаниях Арины Петровны «все сумерки какие-то»), и будущее («Сумеркам, которые и без того окутывали Иудушку, предстояло сгущаться с каждым днем все больше и больше»). Осталась «только минута, которую предстояло прожить».

В литературоведении уже обращали внимание на то, что писатель уподобляет поместье Головлевых царству смерти. Телегин С.М. «Не так страшен черт, как его малютки»: [анализ романа М.Е.Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы»] // Рус. словесность. - М., 1997. - № 5. Точнее говоря, писатель позволяет некоторым героям романа увидеть и понять это. В самом деле, «Головлево - это сама смерть, злобная, пустоутробная; это смерть, вечно поджидающая новую жертву». Вид барской усадьбы произвел на Степана «действие Медузиной головы. Там чудился ему гроб. Гроб! гроб! гроб! - повторял он бессознательно про себя». Гробом, как мы видели, становится для Иудушки весь мир. Но гробом становится и сам Иудушка. Он «не понимал, что открывшаяся перед его глазами могила [матери] уносила последнюю связь его с живым миром, последнее живое существо, с которым он мог делить прах, наполнявший его. И что отныне этот прах, не находя истока, будет накапливаться в нем до тех пор, пока окончательно не задушит его» (намек на повешение Иуды). Далее об Иудушке прямо говорится: «наполненный прахом гроб» - таким его видит Евпраксеюшка. Закономерный итог: для Порфирия с отъездом племянницы «порвалась всякая связь с миром живых». Более того, Иудушка убежден в том, что ненатуральное бытие человека является для него наиболее естественным: «А человек все так сам для себя устроил, что ничего у него натурального нет, а потому ему и ума много нужно».

Для создания образа Головлева как царства смерти важен один из разговоров Порфирия с племяннушкой. Аннинька жалуется дяде: «Что у вас делать! Утром встать - чай пить идти, за чаем думать: вот завтракать подадут! за завтраком - вот обедать накрывать будут! за обедом - скоро ли опять чай? А потом ужинать и спать... умрешь у вас!» «И все, мой друг, так делают», - говорит Иудушка чистую правду. Все так делают - то есть умирают.

Умертвия с точки зрения Головлевых суть «факты обыкновенные, общепризнанные, для оценки которых существовала и обстановка общепризнанная, искони обусловленная». Тем самым смерть как бы вытесняется из сознания. «Иудушка в течение долгой пустоутробной жизни никогда даже в мыслях не допускал, что тут же, о бок с его существованием, происходит процесс умертвия». Именно потому, что о смерти всё же забыть не удается, Головлевы - примером может служить Арина Петровна - испытывают постоянное «желание жизни. Или, лучше сказать, не столько желание жизни, сколько желание полакомиться, сопряженное с совершенным отсутствием идеи смерти». Иудушка с некоторым злорадством замечает, что умирающему брату «пожить-то хочется! так хочется! так хочется!». Сам он смерти, видимо, не боится (не боится даже в финале, хотя совсем по другим причинам): «Ежели Господу Богу угодно призвать меня к себе - хоть сейчас готов!» Ответная реплика Арины Петровны удивления не вызывает: «Хорошо, как к Богу, а ежели к сатане угодишь?».

Головлево наделяется также чертами «нечистого места», жилища нечистой силы. Степан Головлев ищет выход из безнадежного положения - и не находит его: «Все - либо проклятие на себя наложить приходилось, либо душу черту продать. В результате ничего другого не оставалось, как жить на "маменькином положении"». Так Головлево - хотя и косвенно - приравнивается к «проклятому (заколдованному) месту», из которого не могут вырваться герои. «Одна мысль до краев переполняет все его [Степана] существо: еще три-четыре часа - и дальше идти уже некуда. Он припоминает свою старую головлевскую жизнь, и ему кажется, что перед ним растворяются двери сырого подвала, что, как только он перешагнет за порог этих дверей, так они сейчас захлопнутся, - и тогда все кончено». И далее: «Не с кем молвить слова, некуда бежать, - везде она [Арина], властная, цепенящая, презирающая». Даже те, кому удается покинуть географические пределы Головлева, или гибнут (сыновья Иудушки, Любинька), или возвращаются (Аннинька).

Как это часто бывает у Щедрина, важные характеристики и оценки подаются будто случайно; устоявшиеся языковые метафоры, проклятия, прибаутки возвращаются к прямому значению. Порфирий Головлев в метафизическом плане в самом деле является «Иудой», «сатаной» («прости господи, сатана», как говорит Арина Петровна), «фарисеем», в лучшем случае - «домовым»; по мнению соседей, он «очутился на дне чертовщины», а кроме того, «у него насчет покойников какой-то дьявольский нюх был».

Арину Петровну ее муж недаром именует «ведьмой»; Степан Головлев уверен в том, что мать его «заест», Владимир Михайлыч говорит прямо: «Съест! съест! съест!», а Павел издевательски советует «на куски рвать... в ступе истолочь...». Образ ведьмы создан.

Разумеется, все Головлевы охотно замечают черта в других, но не в себе. Свой блуд Иудушка считает «бесовским искушением», то есть чем-то внешним, «хотя он и допускал прелюбодеяние в размерах строгой необходимости». Грехов своих Иудушка признавать не желает: «Только и тут еще надобно доказать, что мы точно не по-божьему поступаем». Дьявол, конечно же, сидит не в нем, а в Улитушке: «Язва ты, язва! - сказал он, - дьявол в тебе сидит, черт... тьфу! тьфу! тьфу!».

Все подобные сравнения и метафоры в романе обретают реальность. «Когда Иудушка вошел, батюшка торопливо благословил его и еще торопливее отдернул руку, словно боялся, что кровопивец укусит ее». Речь идет, конечно, не о том, что Иудушка и в самом деле мог бы укусить священника, но о «материализации» прозвища «кровопивец». Также и брату Иудушки Павлу перед смертью «почудилось, что он заживо уложен в гроб, что он лежит словно скованный, в летаргическом сне, не может ни одним членом пошевельнуть и выслушивает, как кровопивец ругается над телом его». Еще одна авторская «оговорка» прямо указывает на то, что Головлево и есть то болото, которое порождает чертей: «Ночью Арина Петровна боялась; боялась воров, привидений, чертей, словом, всего, что составляло продукт ее воспитания и жизни». Нечистая сила - закономерный «продукт» головлевской жизни, и она, в свою очередь, порождает целый «цикл легенд» «про головлевского владыку». Недаром иудушкина «злость (даже не злость, а скорее нравственное окостенение), прикрытая лицемерием, всегда наводит какой-то суеверный страх»; а в обезлюдевшем имении стоит «тишина мертвая, наполняющая существо суеверною, саднящею тоской».

Здесь мы вновь наблюдаем совмещение противоположностей: многим героям Головлево представляется не проклятым местом, а чем-то вроде Земли обетованной. Петеньке - потому что идти ему больше некуда. Павлу - из зависти: «Кругом тучи ходят - Головлево далеко ли? У кровопивца вчера проливной был! - а у нас нет да нет!». Арине Петровне - по соображениям ностальгическим: ей «ежеминутно припоминалось Головлево, и, по мере этих припоминаний, оно делалось чем-то вроде светозарного пункта, в котором сосредоточивалось хорошее житье». Иудушка же в припадке пустословия так расписывает урожаи прошлых лет, что его матушка вынуждена заметить: «Не слыхала, чтоб в нашей стороне... Ты, может, об ханаанской земле читал - там, сказывают, действительно это бывало». Итак, Головлево (пусть только в речи Иудушки) - это Ханаан, земля, наделенная «божьим благословением», но в то же время, если вспомнить библейский контекст, страна языческая, которую надо усилием веры и воли превратить в Землю обетованную.

Сама фамилия Головлевых совмещает противоположные или, по крайней мере, не вполне совместимые значения. В.В. Прозоров Прозоров Д.П. Произведения М.Е. Салтыкова - Щедрина в школьном изучении. Л., 1979. С. 116. выписал из словаря Даля сходно звучащие слова: «головствовать» - быть головою, управлять, начальствовать (не забудем об «императорских» коннотациях имени «Порфирий»); «головничество» - преступление и пеня за него; «голодеть» - скудеть, нищать исподволь и т. п. Конечно же, эти значения актуальны для романа; но не менее важно, что все они соединены в одном слове, которое создал Щедрин: еще один пример совмещения взаимоисключающих смыслов.

В романе «Господа Головлевы» Салтыкова-Щедрина выведена целая галерея образов одной семьи – помещиков Головлевых. Эта семья идет к деградации и разрушению, она распадается, а потом ее члены и физически отходят в небытие.

Образ Арины Петровны: это единственный незаурядный человек в семье Головлевых. Она мать и глава семьи. «Женщина властная и притом в сильной степени одаренная творчеством» - характеризует ее автор. Арина Петровна руководит хозяйством, ведет все дела семьи. Она бодрая, волевая, энергичная. Но толк от этого есть только в хозяйстве. Арина Петровна подавляет своих сыновей и мужа, который ненавидит ее за это. Мужа она никогда не любила, считала шутом, слабаком, неспособным вести хозяйство. «Муж называл жену «ведьмою» и «чертом», жена называла мужа «ветряною мельницей» и «бесструнной балалайкой».

По сути дела, проживя сорок лет в семье, Арина Петровна остается холостячкой, которую интересуют только деньги, счета и деловые разговоры. У нее нет теплых чувств к мужу и детям, нет сочувствия, поэтому она так страшно наказывает близких, когда они безответственно относятся к имуществу или не подчиняются ей.

Образ Степана Головлева:это «даровитый парень» с озорным характером, с хорошей памятью и способностями к учебе. Однако он воспитан в праздности, вся его энергия уходила на проказы. Отучившись, Степан оказывается неспособным сделать карьеру чиновника в Петербурге, так как не имеет к ней ни способностей, ни охоты. Он еще раз подтверждает прозвище «Степка-балбес», долго ведет бродячую жизнь. К сорока годам он панически боится матери, которая не поддержит, а наоборот, заест. Степан приходит к осознанию, что он «ничего не может», потому что никогда не пытался трудиться, а хотел получать все даром, урвать кусок у жадной матери, или еще у кого. Он спивается в Головлеве и умирает.

Образ Павла Головлева. Это военный, но тоже человек подавленный матерью, бесцветный. Внешне он огрызается и грубит матери. Но внутри боится ее и придирается к ней, сопротивляясь ее влиянию. «Это был человек угрюмый, но за угрюмостью скрывалось отсутствие поступков – и больше ничего». Перебравшись в Головлево, он перепоручает дела своей ключнице – Улите. Сам же Павел Головлев спивается, поглощенный ненавистью к брату Иудушке. Они умирает в этой ненависти, озлобленный, с ругательствами и проклятиями.

Образ Иудушки, Порфирия Головлева. Этот человек – квинтэссенция головлевского рода. Он избрал своим оружием лицемерие. Под маской милого и душевного человека он добивается своих целей, собирает вокруг себя родовое имущество. Низкая его душа радуется бедам братьев и сестер, а когда они умирают, он получает искреннее удовольствие при дележке имущества. В отношениях со своими детьми он тоже в первую очередь думает о деньгах - и сыновья не выдерживают этого. Никогда при этом Порфирий не позволяет себе сказать грубость или колкость. Он вежлив, притворно мил и заботлив, бесконечно рассуждает, разводит медоточивые речи, плетет словесные интриги. Люди видят его лживость, но поддаются ей. Даже сама Арина Петровна не может им сопротивляться. Но в финале романа приходит к своему падению и Иудушка. Он становится ни к чему не способен, кроме пустословия. По целым дням он надоедает всем разговорами, которых никто не слушает. Если же прислуга оказывается чувствительной к его «словоблудию» и придиркам, то старается от хозяина сбежать подальше. Тиранство Иудушки становится все мелочней, он тоже пьет, как покойнее братья, для развлечения целыми днями вспоминает мелкие обидки или минимальные просчеты в хозяйстве, чтобы их «обмусолить». Тем временем реальное хозяйство не развивается, приходит в запустение и упадок. В финале романа на Иудушку снисходит жуткое прозрение: «Нужно всех простить…Что… что же такое сделалось?! Где… все?!» Но семья, разделенная ненавистью, холодностью и невозможностью простить, уже разрушена.

Образ Анны и образ Любы из «Господ Головлевых».Племянницы Иудушки – представительницы последнего поколения Головлевых. Они пытаются вырваться из гнетущей атмосферы семьи, сначала им это удается. Они работают, играют в театре и гордятся этим. Но к последовательной, упорной деятельности их не приучили. Не приучили и к моральной стойкости, жизненной твердости. Любиньку губит ее цинизм и расчетливость, взятые от бабушки, и она сама толкает в пропасть сестру. Из актрис «сестры Погорельские» переходят в содержанки, затем почти в проститутки. Аннинька, более чистая морально, более душевная, бескорыстная и добросердечная, упорно цепляется за жизнь. Но и она ломается, и после самоубийства Любиньки, больная и пьющая, возвращается в Головлево, «умирать».